– Вам не осточертело торчать в этой дыре? – спросил он, многообещающе улыбаясь.
– Допустим, осточертело, а что вы можете предложить?
– Харбин вас устроит?
– Харбин? С чего вдруг такая милость? Держали, держали в этой дыре…
– Генрих Самойлович, это не милость, это нормальное развитие событий. Конечно, при нашей работе опасность всегда существует, но, мне кажется, ситуация изменилась. Во-первых, взяли боевиков – тех, кто готовил на вас покушение. Во-вторых, дали прикурить подпольщикам, а главное – вышли на красного связника.
– На связника? – заинтересовался Люшков.
– Да, Генрих Самойлович! – Душа ротмистра возликовала: кажется, клюнул.
Но Люшков неопределенно пожал плечами и сказал:
– Часом, не в качестве живца хотите использовать?
– Генрих Самойлович, о чем вы? Мы не можем разбрасываться такими кадрами, как вы. Давайте присядем, и я вам все расскажу.
Люшков турнул с табуретки пушистого черного кота.
– Садитесь, – нелюбезно сказал он.
Ясновский поморщился, но сел.
– В общих чертах ситуация складывается следующим образом. По данным нашей агентуры, но главное – из расшифрованной радиограммы харбинской резидентуры…
– Взяли радиста? – оживился Люшков.
– Нет, к сожалению, не удалось. Был ранен при захвате, пытался бежать, но утонул. Остались полусгоревшие бумажки, но наши дешифровальщики кое-что прочли. Так вот, в ближайшие дни в Харбин прибывает связник. Встреча с резидентом намечена в одном из ресторанов, вот тут-то и потребуется ваша помощь.
– Не понял, с какого бока?
– Генрих Самойлович, связник направлен управлением НКВД по Дальневосточному краю, так что готовьтесь встретить старого приятеля.
– Век бы этих приятелей не видать, – Люшков зло стукнул кулаком по столу.
– Ну, встреча будет короткой, а потом препроводим его в надежное место. Надеюсь, тюремная камера ему подойдет? – хохотнул ротмистр.
– Ваша взяла, надоело мне тут торчать!
Люшков поднялся и ушел собираться в спальню. Через полчаса они выехали в Харбин. По дороге случилась досадная неприятность: лопнуло колесо у машины. «Ох, не к добру это», – подумал ротмистр, не к месту вспомнив черного кота.
До города они добрались ближе к ночи. Конспиративная квартира находилась на Нижней улице, рядом с Благовещенским собором. Ясновский показал комнаты Люшкову и ушел, предупредив, что заедет завтра вечером, к восьми часам.
Ровно в восемь машина стоял у подъезда. Люшков придирчиво осмотрел себя в зеркало – кажется, придраться было не к чему – и поспешил вниз. Ясновский сухо поздоровался – после вчерашнего славословия он чувствовал себя совершенно разбитым. К тому же он не любил опасность. То, что за Люшковым охотятся красные, сомневаться не приходилось. Они не успокоятся, пока не устранят Иуду, но в планы ротмистра вовсе не входило быть живой мишенью. А все Азалий с его затеями. Ладно, авось пронесет…
Обход они решил начать с ресторана «Модерн». По дороге Люшков с интересом расспрашивал ротмистра о последних новостях Харбина: о дебюте Ване Дыбова в «Погребке», о скандальном романе певички Верочки Маневской. Ясновский понял, что информацию он черпал из «желтых» газет. Странно, что бывший энкавэдэшник интересуется такими вещами.
Вечер в ресторане только начинался, публика еще не успела разогреться. Люшков пробежался глазами по залу и покачал головой: знакомых ему лиц не было. Они сели и сделали заказ. Выбирал Люшков – к недовольству Ясновского, все самое дорогое. «На этого еврейчика никаких денег не хватит», – подумал он. Выпив, Люшков расслабился. Теперь он уже выискивал в зале подружку на вечер, Ясновский в этом не сомневался. Сальный взгляд скользил по обнаженным женским плечам, по роскошным бюстам, выпирающим из декольте. Одной из барышень в годах он даже начал пьяно подмигивать.
Хороший оперативник, он вел свою игру. Водка его не брала, за долгие годы организм закалился. Тем более взяли русскую, хорошо очищенную. Под обильную закуску такую пить да пить. Бабы по большому счету не интересовали, но надо было соответствовать. Не сидеть же в этом шалмане, как этот глупый ротмистр. Да на его роже написано, что он тут неспроста.
Внезапно шум ресторана окончательно перестал кружить голову. Люшков напрягся. Кажется, за ним следят. Закуривая, он скосил глаза в сторону.
За столиком у колонны сидели трое. Два мужика и баба, русские. Мужики – служащие средней руки, из числа тех, кто протирает штаны в конторах. Баба… Баба насторожила Люшкова больше всего. Носатая, худая и плоская, с выпирающими неровными зубами, она отлично смотрелась бы в кожанке с маузером в руке. Знаем мы эту породу, передернулся Люшков.
Закуска перед ними стояла небогатая. И одна бутылка водки на троих – ну что это такое! Странная компания вяло ковырялась в тарелках, простреливая зал цепкими взглядами. Несколько раз взгляды останавливались на нем, на нем, но далее этого дело не шло.
Аппетит у Люшкова окончательно пропал. Всё, догнали… И зачем он поддался на эту авантюру?
Перед глазами промелькнула вся его жизнь. В далекое июньское утро тридцать восьмого года он принял мучительное для себя решение. Выбора не оставалось: либо жизнь, либо смерть в подвалах Лубянки. Растерянный пограничный наряд остолбенело смотрел, как он уходил в сторону Маньчжурии. Поздно спохватились, ребята… По нейтральной полосе стелился густой туман, обещая жаркий день. Люшков бежал, не соблюдая осторожности – а, будь что будет. Лицо заливал пот, на бегу он снял фуражку и отер его. Пограничники наконец закричали ему что-то вслед, потом раздались выстрелы. Полоса вспаханной земли закончилась. Их земли… Впереди его ждала неизвестность, но лучше так, чем жить в постоянном унижении. Власть они советскую построили… Да кому она нужна, такая власть? Нет, бежать, бежать – от этого выродка Берии, от его холуев братьев Кобуловых, от других прихлебателей, которые думают только об одном – спасти свою шкуру любой ценой…
И все же сердце щемило. Этой власти он отдал себя без остатка.
В шестнадцатом году он с юношеской пылкостью окунулся в бурлящий котел революции. По ночам, скрываясь от полицейских, вместе с пацанами из рабочих дружин расклеивал по улицам Одессы большевистские листовки, а когда в городе установилась советская власть, без раздумий вступил в Красную гвардию. Во время оккупации Одессы остался на подпольной работе. В феврале восемнадцатого был арестован, но сумел бежать. Затем отчаянно рубился с петлюровцами, пока не свалился с сыпняком. Почти месяц валялся в выстуженном вагоне, где размещался лазарет, чудом выжил и, едва поднявшись на ноги, снова ринулся в бой. Под Каневым попал отряд, но ему с горсткой красноармейцев все же удалось пробиться к своим.
Вскоре партия заметила преданного бойца и в июне двадцатого направила на работу в ЧК. Там он по-прежнему не щадил ни себя, ни врагов. Продвижение по служебной лестнице зарабатывал потом и кровью, а не на паркетах Лубянки, где плодились комиссары, не нюхавшие пороха. Годы каторжного труда без выходных и отпусков… В августе тридцать шестого он был назначен начальником управления НКВД по Азово-Черноморскому краю. Должность ответственная. Сам Николай Иванович Ежов проводил инструктаж, как оправдать доверие партии и сберечь драгоценную жизнь товарища Сталина, наезжавшего на отдых в эти края. Новоиспеченный комиссар ГБ 3-го ранга (звание он получил в ноябре тридцать пятого) дневал и ночевал на спецобъектах. Он мечтал об одном – увидеть Вождя, быть рядом с ним, дышать одним воздухом. И еще одна мысль часто посещала его сознание. Мальчишеская, глупая… Однажды, рискуя собственной жизнью, он спасет товарища Сталина от предательской руки и станет известен всей стране. Вот порадуется тетя Муся… Она и представить не могла, что сын одесского портного, которого городовой с Гороховой в свое время изрядно потрепал за пейсы, способен на такое…
