По всей крепости слышались крики и звон оружия. Мелькали факелы защитников, хрипели раненые. Никем не замеченные и не узнанные, они проскользнули к небольшой калитке, спустились к реке и бросились вдоль берега бежать подальше от зловещего места, где лилась людская кровь.
Они шли весь остаток ночи, неся Сейдяка по очереди на руках. Аниба едва передвигала ноги, и лишь любовь к мальчику придавала ей силы и заставляла идти, спасая его и себя.
Шаман постоянно оглядывался назад, опасаясь погони. Один раз они услышали топот скачущих лошадей и тут же скрылись в лесу. Оттуда увидели силуэты всадников, которые, нахлестывая коней, пронеслись мимо них. Кто это был: свои или чужие, определить было невозможно, а окликнуть всадников небезопасно. Может, то погоня, отправленная за ними?
Дальше шли уже медленнее и осторожней. С наступлением дня углубились подальше в лес и затаились.
— Неужели нет никого, кто мог бы прогнать этих дерзких степняков? — спросила вполголоса Аниба.
— Когда медведь встает из берлоги, то загнать его обратно невозможно. Не для того вылез он на свет. Так и со степняками. Они пришли, чтобы грабить и насиловать, чтоб забрать нашу веру, заставить нас молиться и поклоняться Аллаху. Все шло к тому.
— Но ведь есть же еще мужчины на нашей земле?
— Сохатый сильнее волка, но когда они нападают стаей, то он, обезумев, бежит куда глаза глядят. Если бы все лоси могли собраться вместе и наброситься на волков, то не было бы серых разбойников в лесу. Но нет у них вожака, и каждый защищает сам себя…
— А наши и сами за себя постоять не могут, — перебила его Аниба, — одно название, что мужики. Поразбегутся по лесам, точно лоси, залезут в болота по уши и будут там сидеть, пока все не закончится.
— Добром на этот раз не кончится. От степняков несет мочей, как от паршивого козла. Единственное, что они умеют, — это убивать. Я сегодня видел их хана по имени Кучум. У него волчьи глаза, и в них нет жалости. То боги наслали на нас проклятье за грехи наши. Нет, это конец… — И шаман, горестно вздохнув, опустил голову.
Тут неожиданно подал голос Сейдяк, молча лежавший до того на маленькой попонке, прихваченной расторопной Анибой.
— Никакой он не хан. Хан мой отец и дядя Едигир. А ваш злой Кучум родился от глупой ослицы. И когда я стану большим, то убью его. Я ведь вырасту, правда, бабушка Аниба?
— Да ты и сейчас уже вон какой большой, — поспешила успокоить его старая женщина, — лучше бы поспал чуток.
— Я пойду уток стрелять! — очень воинственно заявил мальчик, взяв в руки свой маленький лук.
— Успокойся, вояка, — мягко остановила его мамка, — навоюешься еще.
— Видно, придется нам ждать, когда такие воины подрастут, — кивнул старый шаман на Сейдяка, — потому и беречь его надо пуще всего на свете. На него у нас теперь только и надежда.
Дождавшись темноты, отправились дальше и вскоре добрались до ближайшего от Кашлыка селения, стоявшего на высокой горе, обнесенного неглубоким рвом. Тут жили дальние родичи Едигира и Бек-Булата, и на них можно было положиться, не выдадут.
Первым в селение отправился старый шаман и вскоре вернулся, сопровождаемый таким же, как он, стариком с длинной седой бородой.
— Мир вам, — поклонился тот Анибе, — да пошлют боги много лет и здоровья сыну нашего хана. Вот ведь времена пошли, что не можем даже принять его как подобает. Как же дальше жить будем!
— Почему нельзя в городище? — изумилась Аниба. — Или мы не на своей земле стоим? Или это не сын вашего хана?
— И мы на своей земле пока стоим, и придет время, ляжем в нее. И вижу, что это сын нашего хана, да только жизнь ведь у всех одна. Был сегодня днем дозор от степняков, и велели схватить вас, как только появитесь. Хотели остаться, чтоб подождать вас, но поскакали дальше. Верно, там где-то и приготовились встретить, не иначе. Так что опасно вам идти дальше.
— Да что же это делается-то?! — от души возмутилась Аниба. — Сюда нельзя и дальше идти нельзя. Так куда ж нам деваться? В воду что ли, и вся беда?! Так утопи ребенка своей рукой, старый хрыч! — Она схватила за бороду старика, словно тот был виноват во всех бедах.
— Успокойся, женщина! — одернул ее шаман. — Он нам добра желает, а ты готова… Успокойся, остынь.
— Добра желает, как же, — пыхтела Аниба, — оно и видно, что добра…
— Я перевезу вас на ту сторону, и там до утра укроетесь у пастухов, что пасут лошадей Ураз-хана. Он был дружен с его отцом, — старик показал на Сейдяка. — Пошлете верхового, чтоб он предупредил своего господина, и он поможет вам укрыться. Сейчас придет моя дочь и принесет еду. Пойду оденусь, чтоб плыть с вами.
— И на том спасибо, — проворчала Аниба.
— А я тут останусь, Надеюсь, что меня они не выдадут степнякам. В мои годы такая дорога чересчур тяжела, пойми меня, — как бы извиняясь, проговорил старый шаман.
— Как мыши от кота разбежались, — махнула рукой Аниба, теснее прижимая к себе Сейдяка, — поступай как знаешь.
Оба старика ушли. Сейдяк, молча слушавший разговор взрослых, тихо спросил у своей мамки:
— Они боятся этого… ну, который убил моего отца. Да?
— Кто убил твоего отца?! — опешила кормилица. Мальчику не сказали ни слова, что Бек-Булат мертв, и хотели сохранить все в тайне от него.
— Почему ты спрашиваешь такое? Кто сказал тебе?
— Знаю… — неопределенно ответил тот, — мальчишки говорили вчера, когда я играть вышел.
— Врут все твои мальчишки! Вот вернемся в Кашлык, я им покажу!
Но мальчика не убедили слова кормилицы, и, чуть помолчав, он спросил:
— Теперь я ханом буду? Так ведь?
— Будешь, будешь, когда вырастешь…
Дочь старика принесла им немного сыра и жареного мяса и тут же торопливо убежала обратно, не проронив ни слова. Женщина и мальчик поели, и Аниба отложила еще часть еды с собой про запас, когда показался старик, опиравшийся на весло.
— Ладно, однако плыть пора. Как бы те не вернулись. Беда тогда будет, — шумно вздыхая, посоветовал он.
Без особых приключений он перевез беглецов на другой берег и даже помог разыскать пастухов, спавших возле потухшего костра. Растолкал их и отвел в сторону одного, что-то долго объяснял тому шепотом. Пастух согласно кивнул и пошел ловить своего коня, что пасся неподалеку со спутанными ногами. Проследив, что тот ускакал в ночную тьму, старик повелительно обратился к оставшимся двум пастухам:
— Я вижу, как вы охраняете коней своего господина, но не скажу ему об этом. С вами остаются мальчик и женщина. И худо вам будет, коль хоть волос упадет с их голов. Вы знаете, как поступает Ураз-хан с плохими работниками, но я лично достану каждого из-под земли, если пожалуются на вас. Все поняли?
Пастухи вскочили на ноги и, понуря головы, стояли, ни слова не говоря. Аниба была поражена, что немощный старик отдавал приказ как хозяин этой земли.
