— Анна, — так же спокойно ответил брадобрей, орудуя маленькими щипчиками над ханской головой, — нас же с ней вместе везли, вот и узнал ее имя. Она хорошая девушка.
— А ты, случаем, не влюбился в нее? — усмехнулся Кучум и внимательно поглядел в глаза Халику.
— Разве я могу любить такую девушку? — с горечью произнес брадобрей. — К тому же она твоя невольница.
— Хочешь, подарю?
— Зачем хан так шутит?
— А…вот ты и выдал себя. Ладно. Прикажу поместить вас в один шатер с этой… как ее… Анной. То-то потеха будет!
— Хан не сделает этого, а то… а то…
— Что? Что ты можешь сделать? Сбежишь вместе с ней? Отвечай! Отвечай, когда тебя спрашивает твой хан!
— Я убью… себя, — с трудом выговаривая слова, ответил тот.
— Вот так-то. Помни о своих словах. И если дальше будешь досаждать мне своими шуточками, то жить тебе с ней в одном шатре. Иди. — Кучум оттолкнул от себя сникшего, униженного Халика и, тяжело переводя дыхание, крикнул ему вслед:
— И готовься ехать сегодня на охоту. Будешь у меня вместо пса уток таскать.
Немного успокоившись, он велел охраннику позвать юз-башу. Когда тот вошел, коротко сообщил о предстоящей охоте и приказал отрядить с ним не более десятка человек и, помедлив, добавил:
— Подготовь лошадей: одну для Халика-коротышки, а вторую… для женщины. Иди.
Когда отъехали от городка, Кучум, вырвавшись вперед, привстал на стременах и оглянулся. Чуть позади скакали, улыбаясь, Тураш и его брат Кылдас, тоже знающий толк в ловчих соколах. Они держали каждый по птице, пристегнутые тонкой цепочкой к левой руке охотников, головы которых были плотно накрыты специальной шапочкой. Иногда при сильной скачке соколы вскидывали крылья навстречу порывам ветра, вертя головой, пытаясь когтями сбросить шапочку, но, не доставая до нее, еще сильнее цеплялись лапами за охотничью рукавицу, удерживаясь и балансируя на руке.
Следом за ними два нукера везли клетки с запасными птицами уже без шапочек на головах. Они, злобно щеря клювы, непрестанно вертели головами, оглядывая все вокруг.
Далее двигались воины охраны, меж которыми явно выделялась хрупкая фигурка девушки, совсем не плохо державшейся в седле. Она была хороша в темно-зеленом халате, облегающих стройные ноги шароварах, заправленных в длинные красные сапоги и круглой с лисьей опушкой шапке на голове. Издалека Кучум не мог разглядеть ее лица, но ему показалось, будто она улыбается, радуясь чему-то своему подставляя лицо мягкому порывистому ветру.
Рядом носились собаки, время от времени громко лая и покусывая друг друга, возбужденные предстоящей охотой. И в самом конце на невысокой кобылке трясся Халик с испуганным выражением на маленьком сморщенном личике. Он чувствовал себя несчастным, всякий раз ожидая от Кучума нового подвоха или унижения. Но ослушаться хана — не поехать на охоту — он не посмел и сейчас всеми силами старался удержаться в седле, чтобы не грохнуться на землю с лошади.
Преодолев по небольшому сложенному из нескольких бревен мостику глубокий овраг, свернули за узкую тропинку, видневшуюся в густом ельнике. Теперь ехали шагом, где уклоняясь, где прикрываясь руками от хлещущих колючих зеленых лап. Но вот лес закончился, и они выехали на крутоярье, с которого была видна тонкая полоска лежащего далеко внизу Иртыша. Тураш и Калдыс быстро обнаружили спуск и спрыгнули с лошадей, держа их на коротком поводе, начали медленно спускаться вниз, скользя по траве едва заметной тропинки. Все участники охоты, осторожно ступая пошли вслед за ними. Кучум, приотстав, поравнялся с девушкой, с интересом поглядывая на нее. Скачка не только разгорячила, но и развеселила девушку. Она тихо чему-то улыбалась, и не поднимая глаз, осторожно переставляла ноги по скользкой тропе. Почувствовав пристальный взгляд, она подняла голову и встретилась взглядом с Кучумом, который неожиданно подмигнул и кивнул ей головой, как бы спрашивая: "Ну, как ты? Ничего?" — и она ответила тем же полукивком: "Ничего. Спасибо".
Кучум подождал ее внизу и, подавая руку, тихо спросил:
— Я до сих пор не знаю как тебя зовут. Вот и решил узнать.
— Анна, — со смущенной улыбкой ответила она и добавила, но я плохо говорю на вашем языке, хотя почти все слова понимаю.
— Научишься, — успокоил Кучум. — Не страшно?
— Страшно сперва было, но сейчас ничего.
— Откуда ты родом? Где жила раньше? — переспросил он.
— О, очень далеко. Княжество Рязанское. Рязань. Там тоже большая река. Очень большая. Ока.
— Ока, — задумчиво повторил Кучум, вскакивая на коня. Потом уже, отпустив поводья, полу обернувшись, крикнул. — Но у нас тоже хорошо. Да? — и поскакал нагонять охотников, уже внимательно выглядывающих Дичь в прибрежной осоке.
Влево от них уходила подошва холма, с которого они только что спустились. Река в этом месте отступила от подножья, оставив широкую полосу земли с высокими кочками, заливаемую по весне водой и поросшую осокой. Меж ними скапливались небольшие озерца, где в изобилии гнездились утки. Сейчас, во второй половине лета, они уже остановили свои гнездования и кормились вместе с выводками ближе к реке, набирая силы перед отлетом.
Охотники пустили собак вперед и они подняли небольшую стайку чирков, которые шумно захлопали крыльями, спеша оторваться от земли.
— Давай!!! — взвизгнул азартно Тураш и, освободив от цепочки сокола, сорвал колпачок с его головы и подбросил высоко вверх.
Тот несколько раз взмахнул широкими крыльями, взмыл еще выше и, оглядевшись, наконец, заметил летящих вдоль реки чирков. Но он не спешил кинуться на них сразу, а набрав высоту, залетел со стороны реки, заставляя чирков сбавить скорость и повернуть к охотникам.
— Уйдут ведь! Уйдут! — закричал Кучум и, нахлестывая коня, помчался туда, где могли приземлиться чирки.
— Не спеши, хан, — Тураш без труда нагнал его, умело направляя своего гнедого меж высоких кочек, — мой сокол свое дело знает. Он их от реки заворачивает, к нам гонит.
И точно. Стайка испуганно пронеслась мимо и, прошелестев крыльями совсем рядом, ушла в сторону холма.
Кучум выхватил лук, но не стал стрелять наугад. В это время Кылдыс выпустил второго сокола, взлетевшего наперерез утиной стае.
— Ай, ай, ай! Пошел! Пошел! — кричал он, хлопая в ладоши.
Но сокол, ослепленный солнечным светом, полетел к лесу и уселся на сухую вершину толстенного тальника, беспокойно вертя головой.
— Ой, дурачок. Испугался, бедненький… Чего же ты, а? — ласково заговорил Кылдыс, пытаясь подманить птицу.
Зато сокол Тураша легко нагнал летящих низко над землей чирков и, сложив крылья, ринулся на стаю. Ударил грудью переднего, долбанул клювом и уже медленно, расправив крылья, опустился рядом с упавшей в траву птицей, прижав ее когтистой лапой, и продолжал долбить.
Когда Тураш отнял у него добычу, утка была уже бездыханна. Похвалив питомца, он дал ему несколько кусочков вяленого мяса, поглаживая жадно глотающего подачку сокола.
