Медведица, носящая в своей утробе детеныша, высматривала укромный ложок под долгий ночлег, чтоб там и явить миру нового хозяина лесов, облизать мягким языком и выйти на белый свет с ним уже окрепшим и вынянченным.
Лоси, совсем недавно отгулявшие свои свадьбы, наполнившие загривки живительным соком летних трав, медленно бредут в глубь дымящихся по утрам сдобным паром мягких болот. И случайный человек порой увидит над ватным туманом в осиновом редколесье гребень плывущих в утренней дымке рогов, с гордостью несомых на лобастой голове длинноногим сохатым, вышагивающего степенно, неспешно и с достоинством, как будто он вышел из другого, неведомого нам мира.
И самые непоседливые и любопытные лесные существа — бурундучки, словно спрыгнувшие на пятнистый лесной ковер с полосатого халата и укравшие оттуда три полоски на память, бегают суетно от одной тайной кладовочки с запасами кедровых орешков к другой, проверяя и пересчитывая их, встряхивая усатой мордочкой, посверкивая росистыми глазенками и повторяя торопливо: "Не тронь запас! Я запас! Запас! Запас!" А потом и он забьется в малюсенькую норку неподалеку от кладовочек и уснет до весны.
Ус-не-т… У-с-н-е-т…
Только молодой ворон Карга, застывший на одиноко стоящей в стороне от леса желтоликой сосне, сам похож на темный сухой древесный сук. Он не ждет от зимы и мокрого липкого снега ничего хорошего. Ему противен и не приятен белый покров холодеющей с каждым днем земли. Это его личный враг, крадущий все, что так легко можно найти летом на опушке леса или низком речном берегу. Снег будет сыпать и в саму реку до тех пор, пока она не сдастся и не замрет, покорившись снежному хладнокровию и твердости. А рыба… Рыба теперь не сможет пробиться через пленку льда и он, Карга, должен надолго забыть ее вкус. Но он и не собирается показывать, насколько взволнован и даже напуган белым саваном, бросающим ему, Карге, вызов помериться силами. Нет, он выживет и будет жить еще много-много таких зим, презирая всех других птиц, кинувшихся в другие края на поиски тепла и легкого пропитания. Он заставит кровь течь медленно, ме-дле-нно, м-е-д-л-е-н-н-о… Почти заснет… И будет жить в полудреме, сохраняя силы, ловить каждый лучик низко плывущего над снежной равниной солнца.
* * *
Кучум засыпал на кожаных, набитых конским волосом подушках, которые слуги заранее нагревали над огнем. Рядом с ним струились мягкие волосы Анны, смирившейся с судьбой рабыни и ханской жены. Она ощущала в себе биение новой жизни и эти пока еле слышные толчки маленького, не знакомого ей существа больше всего пугали и волновали, вызывая радостную улыбку и ожидание счастья.
* * *
В сгущавшихся вечерних сумерках к городку Кызлар-Тура подъехали несколько всадников и, о чем-то переговорив со стражником, стали терпеливо ждать. Вскоре через низкую калитку к ним вышла закутанная в темный платок женщина и вскочила на оседланного коня. Также молча они отъехали от замшелых стен, чуть покачиваясь в седлах и двинулись по извилистой тропе, уходящей в противоположную сторону от Кашлыка. "Я уже отправил своих людей в Бухару. Они разыщут князя Сейдяка и будут ждать нашего приезда", — тихо проговорил один из всадников. "Спасибо тебе, Мухамед-Кул, я еду к нему", — сдержанно ответила его спутница. Они въехали под темный полог тайги и растворились между высоких стволов, чуть постанывающих от порывов холодного ветра деревьев.
* * *
Едигир ехал почти в самом конце соляного обоза медленно, но неудержимо движущегося к Москве. Он время от времени оглядывался на исчезнувшие за поворотом дороги дозорные башни городка, откуда смотрела вслед удаляющемуся обозу Евдокия. Наверное, впервые за последние годы он понял, что нужен кому-то и захотелось вернуться, подхватить легкое девичье тело на руки, войти в низенькую избушку к счастливо улыбающейся Алене, так ждущей этого момента. Но он понимал, что не сможет долго жить в городке, оставаясь простым ратником, охраняющим чужое добро. Какой-то неведомый голос шептал, подталкивая в путь, что впереди у него будет еще много, много дел, и он станет иным человеком. Едигир в последний раз оглянулся на мелькнувшую среди стволов дозорную башню городка и, словно кто-то прошептал сзади: "Ты еще вернешься сюда. Очень скоро вернешься… Помни…"
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОСТИЖЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА
О поведении прислужников царя
Человек, сведущий в светских делах, может найти службу у царя, отличающегося личными качествами и богатством, при содействии лиц, любимых этим государем или полезных ему.
С разрешения государя он должен садиться сбоку от государя не слишком далеко. Он должен избегать споров и речей невежливых, а также возгласов радости и смеха, где это не подобает, равно как и громкого испускания ветров и плевания
Если его спросят, то он должен говорить приятное, если оно является полезным, но не говорить неполезное, хотя бы оно было и приятно.
Из древнего восточного манускрипта
ОБРЕТЕНИЕ СУДЬБЫ
Москва жила своей шумной, торопливой, каждодневной бурлящей базарами и торгами жизнью, озабоченностью всего происходящего в мире. Торговый люд, притекающий со всех концов света на ее кривые улочки и площади, утоптанные конским навозом, смешивался с горожанами, ведя непрерывный торг, крича, бранясь, беспрестанно размахивая руками. По утрам с многочисленных колоколен разносился благозвучный, сливающийся и дополняющий друг друга густой колокольный звон, подгоняя людей своими ударами, заставляя еще быстрее переходить от одного дома к другому, не задерживаясь надолго в торговых рядах, кое-что покупая, к чему-то прицениваясь, и спешащих дальше по своим делам.
— Вавилон, истинный Вавилон, — проговорил Аникий Строганов, широко улыбаясь и оглаживая бороду, — ну, принимай нас, Москва-матушка, не дай пропасть!
Строгановский обоз спустился на лед реки Яузы и через большие ворота в высоченной деревянной стене въехал в слободу, прозываемую Скородомом. Тут Аникий Федорович держал собственный дом, в котором в его отсутствие жили приказчики с женами для содержания хозяйского имения в чистоте и порядке. Два цепных пса бешено залаяли, когда у высоких глухих ворот остановились сани, и Чеботай Андреев, сидевший в первых санях, подбежал к воротам, нетерпеливо забарабанив по ним кнутовищем. Скрипнула сенная дверь и чей-то испуганный голос спросил: "Кого надо? — но услыхав густой хозяйский бас, пересыпанный ругательствами, кинулся в дом, и во всей Строгановской усадьбе началась такая суматоха, будто лихие люди нагрянули.
Когда обоз наконец-то въехал во двор, возчики остались распрягать лошадей, а сопровождающие обоз воины во главе с хозяином вошли в жарко натопленную горницу. Едигир шел последним и, поднявшись на высокое крыльцо, глянул на город. От удивления он открыл рот, настолько поразило его увиденное. Город был так велик и огромен, что невозможно было определить его границы. Почти над всеми крышами домов вился дымок, будто людские жилища протягивали тонкие полупрозрачные руки к небу, желая дотянуться до него.
