— Скачут! Скачут! Конники на нас скачут! Пока казаки вскакивали, продирали глаза, хватали пищали, высекали огонь, татарская конница прошла половину луга. Земля чуть подрагивала от дружного топота, будто где-то рядом собралась гроза и раскаты грома катились по воздуху, предупреждая зазевавшихся в поле людей о близости ливня. Но вслед за этим все нарастал режущий ухо визг летящих с поднятыми саблями всадников.
— Готовьсь! Целься ниже! Стреляй в коней! — закричал что было силы Ермак, перекрывая многоголосый визг и конское ржание. Он стоял возле одной из пушек, ближе к устью речки, откуда можно было ожидать прорыва основной массы всадников, когда их завернут от центра.
Раздались первые выстрелы, потом еще и еще — и пошло щелкать, хлопать, потрескивать, похрустывать… И визг скачущих тут же сменился воем раненых, криками ужаса, когда упавший на землю человек попадает под копыта скачущих сзади лошадей и гибнет медленной, мучительной смертью.
Едва дым слегка развеялся, то казаки увидели, что первый ряд нападающих был смят, на земле билось с полсотни коней и столько же воинов ползли, корчились, стонали, тянули руки к своим. Остальные, круто развернувшись, ушли резко в сторону, пытаясь найти слабину в казачьей обороне, но всюду встречали вспышки выстрелов, взлетающие вверх клубы пищальных дымков.
В ту сторону, где стоял во весь рост Ермак, неслось десятка три всадников, выставя вперед длинные копья, упрятав головы в гривы коней.
— Пали! — крикнул он пушкарю Ивашке Лукьянову, что прибился к ним от строгановских городков. Пушечка подпрыгнула и так бухнула, что заложило уши. Ермак спрыгнул с вала, держа саблю наготове. Но когда дым рассеялся, то увидел, что всадники, не доскакав до них, повернули обратно, напуганные громовым пушечным раскатом. Он взобрался вновь на земляной холм, оглядел подступы к лагерю. Пока еще ни один из нападавших не сумел даже близко подобраться к перевернутым стругам. Прикинув, как бы он поступил на их месте, Ермак подумал, что они или отойдут назад и дадут казакам спокойно уйти, или начнут издали осыпать их стрелами, а потом попытаются все же наскочить, выявив наиболее уязвимые места в обороне.
— Приготовить щиты! — прокричал он, и казаки выставили перед собой связанные ночью из гибких таловых прутьев большие щиты. Настал самый решительный момент боя.
Мухамед-Кул вернулся обратно на пригорок и едва смог разжать стиснутые на сабельной рукояти пальцы. Его трясло от бешенства и стыда, что так неудачно начал бой, понадеявшись на беспечность казаков.
— Нечестивые псы! — скрипел он зубами. — Укрылись за своими лодками и не пожелали встретиться в честной схватке! Но ничего, я выкурю вас, хитрых лисиц!
К нему подскакал слегка задетый пулей в щеку Айдар, сверкая налитыми злобой глазами. Его сотня не смогла из-за топи подле реки подойти близко к казачьим укреплениям и почти не понесла жертв. Но это только распалило нетерпеливого Айдара и сейчас он, крутя в руке длинную плеть, кричал прямо в лицо Мухамед-Куле:
— Почему ты не пустил вперед лучников?! Почему?! Они бы не дали им и носа высунуть, а так скольких нукеров мы уже потеряли!
— Не горячись. Бой не окончен. Сейчас пойдут стрелки. А ты готовься кинуться вслед за ними. Может быть, всем не удастся прорваться, то хотя бы половина прорвалась через их проклятые лодки, достала их саблями…
— Были бы у нас лодки, — вздохнул сзади Янбакты, — мы бы им показали…
— Где я возьму тебе лодки? — огрызнулся Мухамед-Кул. — Нет у меня лодок! Так будем биться.
— А если вплавь попробовать? — предложил подъехавший к ним Дусай.
— Не смеши! Перебьют как уток, — отмахнулся Айдар.
— Выдвигайте вперед лучших стрелков, — приказал Мухамед-Кул. — Пусть скачут не прямо в лоб, а вдоль их лагеря. Так в них будет труднее попасть и они смогут ближе подобраться к русским.
— Кони боятся их выстрелов, — словно оправдываясь, высказался Дусай. — Уши им что ли позатыкать?
— А ведь правильно говоришь, — впервые за утро улыбнулся Мухамед-Кул. — Я и сам подумал, что если бы кони не пугались, то мы добрались бы до их укреплений, — кивнул он на русский лагерь.
— Ладно, попробуем, — согласились Айдар и Дусай и поехали к своим сотням.
— А тебе нечего соваться в пекло, — удержал Мухамед-Кула преданный Янбакты. — Коль убьют, то кто боем управлять станет…
— Сам знаю, — дернулся тот, но коня придержал и стал наблюдать с пригорка, как разворачиваются события.
Айдар долго что-то втолковывал своим нукерам. Вот они стали вырывать клочья подкладки из своих халатов, затыкать уши лошадям. То же самое делали воины Дусая. Затем Айдар отделил полсотни стрелков и пустил их вдоль казачьих укреплений. Те словно вихрь пронеслись вдоль берега, выпустив по нескольку стрел. Прогремели запоздалые выстрелы, но лишь одна лошадь споткнулась на полном скаку и упала, перевернувшись через голову. Остальные благополучно достигли кромки леса. Тут же другая полусотня повторила их маневр, осыпав казаков стрелами, и так же без потерь взлетела на пригорок.
— Ну как? — спросил радостный Айдар. — Сейчас мы им покажем!
— Хорошо, — согласился Мухамед-Кул, — но надо! навалиться на них всеми силами, пока они перезаряжают свои ружья.
— Так и поступим, — согласился Айдар, уже спускаясь с пригорка.
Раз за разом скакали стрелки вдоль казачьих перевернутых стругов, слали стрелы, уходили в сторону и возвращались опять. А потом, когда на какое-то время стихли ружейные выстрелы и казаки, укрываясь от стрел, присели, спрятавшись за стругами или спрыгнув в ров, то вся татарская конница единым потоком хлынула на них. Кони уже не так пугались выстрелов и первый ряд легко перемахнул через невысокие борта стругов, оказался позади казаков. Началась рукопашная сеча.
Прямо перед Ермаком проскочили несколько всадников, чуть не смяв его. Но он отскочил в сторону и дернул за собой пушкаря Ивашку Лукьянова, не успевшего перезарядить пушку. Тот схватил лежавший на земле топор на длинной рукояти и рубанул по морде ближайшего коня: Тот завалился на колени, а всадник, падая, успел зацепить саблей Ивашку по плечу, но тут же был проткнув копьем набежавшего сзади казака. Ермак в это время успел вышибить из седла тяжелой секирой двух молодых нукеров, что не успели развернуть застрявших в береговой жиже коней. Оба лежали с раскроенными черепами на узкой песчаной полосе, не выпуская сабель из рук.
Рядом с атаманом оказался Черкас Александров, который как и раньше бился с двумя саблями в руках.
— Лихо ты их, — крикнул он и рубанул по боку перескочившего через ров круглолицего татарина, подставив саблю в левой руке под его клинок.
— Да и у тебя, вроде, не худо получается, — отозвался Ермак, приглядываясь, как идет дело у остальных.
Снова ударили пищали и развернули мчащихся на них всадников. С теми же, кто успел прорваться, легко расправлялись копьями, сбрасывали с коней, рубили саблями топорами и добивали ружейными прикладами. Татары, словно поняв бесполезность своих попыток, откатились обратно к лесу, сбились в кучу, что-то обсуждая.
