— А вот и знаю. Старые люди рассказывали. И раньше такое бывало, когда князья или ханы меж собой дрались. Тот, кто побеждал, всегда ясак большой заставлял платить.
— Верно говоришь, — согласился Сабанак, стоявший в общей толпе селян и мало чем выделявшийся среди них. — Расходы на войну большие, их покрывать чем-то надо. Только сомневаюсь я, будто бы русские уйдут отсюда. Ни сегодня-завтра река встанет и примерзнут к берегу их лодки. Нет им обратной дороги.
— Ну, зимой-то на них навалится хан Кучум. Голодом заморит, — покачал головой старый Назис. — Я вот чего понять не могу. Башлык ихний, которого Ермаком зовут, больно знаком мне. Глаза уже худо видят, не могу лица разобрать, а по голосу слышу — знакомый…
— Верно, вместе одного осетра делили: тебе хвост, а ему голова, — захохотал Тузган, встряхивая прядями длинных волос.
— Может, ты и правду говоришь, — не обиделся старик, — я, когда молодым был, то много кого повидал. Хана Едигира от смерти спас…
— Про кого ты говоришь? — переспросил Сабанак.
— Да про хана нашего ранешного, про Едигира. Когда он ранен был, и лишь одна женщина за ним приглядывала. Так вот голос русского башлыка в точности как у покойного хана…
— А откуда тебе известно, что он умер?
— Люди говорят. Убитый он. Разве нынешний хан не лишил бы его жизни, коль узнал о том.
— Похож, говоришь… А не переправишь ли ты меня старый рыбак, на своей лодке к Бабасанам?
— Так ведь там бой идет?! — удивился Назис.
— Ничего… Не в первый раз. Готовь лодку, — оживился вдруг Сабанак и отправился к себе в землянку за оружием.
* * *
Казаки издали заметили одинокую долбленку, направляющуюся к ним.
— Кого там несет нелегкая? — заворчал Богдан Брязга.
— Сейчас узнаем, — успокоил его Яков Михайлов. Лодчонка подплыла вплотную к лагерю и из нее приветливо замахал шапкой старый Назис.
— Кончили воевать? — спросил он беззаботно.
— А тебе что за дело? — повел пищалью в его сторону Брязга. — Кто это с тобой? — указал он на сидящего Сабанака.
— Наш князь будет. Захотел с вашим атаманом повидаться.
— Не до него сейчас атаману.
— Проведите меня к нему, а я уж сам поговорю, — на довольно правильном русском языке заявил Сабанак, держа руку на рукояти сабли.
— Ишь, чего захотел, — Брязга наставил ствол пищали ему в грудь. — А вдруг ты тать какой? Смерти хочешь нашему атаману…
— Скажи атаману, что он мне нужен. Быстро скажи, — твердо и с расстановками произнес Сабанак.
— Ну надо же… Атаман ему понадобился… Откудова ты такой выискался только?
— Ладно, я схожу к атаману, — заступился за Сабанака Яков Михайлов, невольно испытывая уважение к его мужественной фигуре.
— Валяй, — согласился Брязга, — а я пока присмотрю за ними.
Бой уже закончился и сейчас большинство казаков бродили по полю перед укреплениями, снимали с убитых лошадей седла и остальную упряжь. Мертвых татар атаман и есаулы не велели трогать. И казаки были недовольны, что нельзя поживиться, забрать себе одежду, оружие.
— Чего это атаман любезничает с ними? — удивлялся Гришка Ясырь, которому досталась лишь уздечка с убитого коня, а седло уже успел кто-то подобрать. — Зачем мертвякам одежда?
— Атаман лучше знает, что делает, — оборвал его Гаврила Ильин.
— Да я разве спорю? На то он и атаман, чтоб за всех решать, — пытался оправдаться Ясырь.
— Вот и помолчал бы, — Гаврила заметил притоптанную копытами коней чью-то оброненную саблю. Наклонился, быстро поднял ее.
— Вместе нашли! Пополам делим, — подскочил тут же Гришка.
— Как вторую половину найдешь, твоя будет.
— Какую такую половину?
— Ножны от сабли найдешь, можешь их себе оставить, — отмахнулся от его Гаврила.
— Вот всегда так, — обиженно поджал губы Ясырь. — Все лучшее кому-то другому достается, а мне лишь ошметки рваные.
— Да забери ты эту саблю! Привязался как смола, — бросил к ногам Ясыря саблю Ильин. — Все одно сталь плохая, в зазубринах вся.
Но Гришка, не обращая внимания на его слова, схватил саблю, взмахнул ей несколько раз в воздухе.
— Мне и такая сгодится. Буду на двух теперь рубиться. Спасибо…
Ермак стоял подле отца Зосимы, который отпевал убитых казаков. Алешка Галкин, что лучше других соображал в плотницком деле, свалил здоровенную сосну и ловко вытесал из нее гробы-домовины, куда и положили погибших, предварительно обмыв и одев в новые одежды. Все казаки по одному подходили проститься, снимая с головы шапки. Тут же неподалеку от лагеря выкопали могилу. Отец Зосима закончил службу, глянул на Ермака. Тот кивнул казакам и гробы один за другим стали опускать. Атаман первым бросил горсть земли, отошел в сторону. Тут его и окликнул Яков Михайлов, сообщил, что какой-то татарский князь просит о встрече.
— Веди его сюда, — приказал Ермак.
Когда Сабанак в сопровождении не спускающего с него глаз Богдана Брязги подошел к толпе казаков, то он тут же безошибочно выделил из всех фигуру Ермака и поклонился ему.
— С чем пришел? — спросил тот.
— Ты не узнаешь меня? — Сабанак подошел чуть ближе.
— Может и узнаю. Что с того? У меня нет времени для воспоминаний. Нам надо идти дальше.
— Хорошо. Если ты тот человек, о котором я думаю, то мне хотелось бы пойти с вами.
— Хорошо подумал? Мне кажется, ты был другом хана Кучума.
— То было давно.
— Что-то изменилось?
— Многое. Ты позволишь быть с вами?
— Простым воином? Сможешь?
— А почему нет. Я согласен.
— Тогда становись в его сотню, — кивнул Ермак на стоявшего сзади Сабанака Богдана Брязгу.
— В мою? — удивился тот.
— Да. В твою. И учти, мы скоро выступаем.
— Спасибо тебе, атаман.
— Позже поговорим, — и Ермак тяжело зашагал к своему стругу.
Еще через день плавания по правому берегу они увидели хорошо укрепленный городок Карачи-бека. Он находился на острове, опоясанном с одной стороны небольшой протокой, впадающей в реку. Ермак приказал сотне Матвея Мещеряка обойти городок сзади и попытаться проломить ворота. Остальные казаки по сигналу ударили из пищалей по стоявшим на стенах защитникам. Те попрятались от первых же выстрелов. А вскоре с противоположной стороны послышались крики и звон стали. Подсаживая друг друга, казаки прямо со стругов полезли на стены, и осажденные, не выдержав их бешеного напора, побросали оружие, сдались.
К Ермаку привели двух молодых воинов, злобно сверкавших глазами и с ненавистью глядевших на атамана.
