Девлет-Гирей сидел на мраморной скамье в тенистом саду, перед ним нежно журчал фонтанчик, отдавая влажную прохладу струй, навевая грустные мысли и воспоминания. Хану доложили о прибытии московского посла Афанасия Нагого, который почти ежедневно навещал его, ведя длительные переговоры и привозя каждый раз с собой поминки от московского государя. Хан хотел пойти во дворец, но решил, что и здесь, в саду, тоже его покои, и какая разница, где вести беседу с послом, лишь бы она завершилась удачно, велел пригласить Нагого в сад.
Афанасий Нагой уже с начала весны жил в Бахчисарае, неоднократно встречался с ханом, склоняя того на подписание длительного мира с царем, но тот в последний момент уперся из-за пустяка, требовал увеличить размер поминок-даров, обещаемых ему Иваном Васильевичем. Было смешно и противно слушать, как хан торгуется из-за каждого халата, серебряного блюда, мешка зерна. С одной стороны, Нагой понимал, что затягивание переговоров выгодно для Руси, значит, нынешним летом татары уже не нападут, не выйдут из Крыма. С другой стороны, осточертело жить в чужой стране, вести торг, как на базаре, хорошо помня при том, скольких несговорчивых русских послов до него татары бросили в темницу, лишили жизни, надругались, обобрав до нитки, выгоняли обратно ни с чем. Но царь наказал без мира не возвращаться и вести торг хоть год, хоть десять лет, но мир заключить.
— Как здоровье достопочтенного хана? — спросил Нагой, слегка поклонившись. Даже кланяться ханские визири требовали от него по своему разумению — доставать рукой до земли. Едва отбился от них, объясняя, мол, так только в церкви русский человек кланяется Господу Богу. А хан, хоть и называет себя наместником Аллаха на земле, но не Бог еще. Вскоре и совсем забыли про поклоны, лишь о подарках и напоминали.
— Благодарю, — сведя морщины вокруг узких глаз, улыбнулся Девлет-Гирей, — здоровье наше в руках Аллаха. Садись вон туда, — указал на маленькую скамеечку, стоявшую под деревом. Афанасий глянул на нее и понял, что хан хочет хотя бы таким способом унизить его, и, гордо вскинув голову, ответил с достоинством:
— Не пристало мне, посланцу царя московского, сидеть на детской скамеечке. Вышел я из того возраста.
— Да ты, Афанасий, никак обиделся? — притворно всплеснул руками хан и хлопнул в ладоши, велев выросшему как из-под земли рабу принести кресло для гостя.
— Вот это другое дело, — проговорил Нагой, надежно усаживаясь, и приказал толмачу, исполнявшему роль писца, подать из походного сундучка бумаги.
— Согласен ли ты, Афанасий, обещать мне, что поминки, братом моим Иваном посылаемые, будут теми же, что и отец его посылал хану нашему Махмет-Гирею?
— Как я могу за царя отвечать, — улыбнулся Нагой, — у царя своя голова на плечах. Все ему передам как есть, а решать ему.
— Царь хочет мир со мной подписать?
— Давно хочет, да только ты, хан, не соглашаешься.
— Как же я могу согласиться, когда Казань у царя Ивана, брата моего, просил? Просил. Астрахань просил? Просил, — хан начал загибать свои морщинистые пальцы, поднося их близко к глазам, — а царь Иван мне что ответил?
— Царь наш, Иван Васильевич, отвечал, мол, как можно города те отдать, когда там в посадах и по селам давно церкви православные поставлены и русские люди живут. Татарам же даны поместья и службы в землях новгородской, псковской, московской, тверской. А в казанской земле поставлены семь городов: на Свияге, на Чебоксаре, на Суре, на Алатыре, на Курмыше, — как по писаному начал перечислять посол, но хан замахал руками, показывая нежелание слушать дальше.
— Вон сколько у брата моего Ивана городов! А он?! Двух городов пожалел. Ай-яй-яй, — совсем по-русски закончил хан.
— Мал золотник, да дорог, — усмехнулся Нагой.
— Говорили мне, будто бы царь Иван жадный, да я не верил. А какой город он вздумал ставить на Тереке? Он мое разрешение на то спросил? Нагой, затаив усмешку в озорно блеснувших глазах, оправил русую бороду, с достоинством ответил:
— А как же. Он сына твоего хотел в Касимов город на княженье посадить? Хотел, да хан отказался. Жену ему из нашенских предлагал. Хан не пустил сына жениться. Зато черкесский царь Темгрюк дочь свою царю нашему в жены отдал, сыновей отпустил, а царь наш, Иван Васильевич, за то в помощь ему и крепость для обороны ставит. Разве он у тебя, хан, согласия дружить не спрашивал? А ты до сих пор судишь-рядишь, с кем дружить, с кем в мире жить… и решить не можешь.
— Так ведь мне, бедному, как иначе? Кто больше предложит — тот мне и друг, — чистосердечно признался Девлет-Гирей.
— Вот-вот. А ногайцы тебе чего дали? А султан турецкий?
— И они дружбу предлагают. И хан Бухарский, и хан Сибирский — все дружбы моей ищут.
При последних словах Нагой насторожился. До него уже давно доходили сведения, будто из Бухары вместе с караванами к крымскому хану шлют грамоты, в которых предлагают соединить усилия всех мусульманских государей и вернуть обратно и Казань, и Астрахань, потеснить Москву, мечтают о временах Батыева нашествия.
— Как же насчет поминок, — вернул его к своим заботам Девлет-Гирей, — хочу те, что при Махмет-Гирее, были назначены. Так и отпиши царю своему. Иначе небывать миру меж нами.
Афанасию надоело торговаться, и он решил немного остудить боевой задор крымского правителя, напомнить о его действительном положении. Прошли те времена, когда Русь боялась татарских полчищ. Не усмотрели те, как буквально под носом у Крыма возникла немалая сила, называемая казаками.
— Хан, верно, знает, что на Дону, на Волге живут люди, что казаками себя прозывают? Сколь их там обитается, и мы того не ведаем.
Сила их столь велика, что хан ногайский слезно к царю нашему писал, жалился на них. А вдруг да казаки те на Крым пойти похотят? Тогда как?
— Не бывать тому, — презрительно усмехнулся Девлет-Гирей, — всякий сброд, казаки какие-то не посмеют напасть на мое ханство.
— Еще как посмеют, — поднял предупредительно руку Афанасий Нагой, — только тогда пусть ваши послы не стучатся в двери царского дворца, не просят о помощи.
— Зачем такие нехорошие слова говоришь? — хитро сощурился крымский хан, хорошо понимая, что русский посол не зря напомнил ему о казаках, которые последнее время начали регулярно тревожить его аулы, каждый раз все ближе подбираясь к границам ханства. Много уже жалоб получил он от беков и мурз, чьи табуны были угнаны невесть откуда налетающими никому ранее не известными воинами. Урон, конечно, был от них небольшой, но укус даже маленького комара в больное место всегда ощущаешь болезненно и, даже раздавив зловредное насекомое, долго чешешь оставшуюся после него ранку. И сейчас посол задел ту самую болячку, которая последнее время не давала покоя крымскому хану. — Мы хотим в мире жить с нашим братом, царем московским, а просим его всего лишь о такой малости.
— Малости? — переспросил Нагой. — Астрахань и Казань — малость? Что же тогда будет большим для хана?
