— Караул нести! Что ж еще.
— Вряд ли… Непривычные они, чтоб в крепости сидеть, в щелку глядеть, осадчиками прозываться. Казаки — они простор, волю любят.
— Но ты же пошел на службу ко мне.
— Со мной разговор особый. Нужда заставила сюда податься…
— Так что за нужда? — пытливо выспрашивал Строганов. — Не обезножил, сила имеется, башка, вроде как, неплохо варит. Чего не ложилось в казаках?
— Ладно, скажу тебе, хозяин, все одно узнаешь рано ли, поздно ли. Повздорил я там с атаманом одним из-за девки, да и… — Павел опустил голову и неожиданно замолк.
— Вон чего, — догадался Строганов, — поди, и жизни лишил атамана того, а чтоб тебя не прирезали дружки и подался в бега. Так?
— А почти так, — согласно кивнул головой тот.
— Ну, то дело давнее, поди, и забылось уже. Ты у меня, почитай годков пять как служишь…
— Точно, шестой год пошел тому.
— Вот и ладно. Хоть и говоришь, будто не схотят казаки в услужение ко мне наниматься, но невелик грех будет, коль ты с приглашением таким отправишься на Волгу…
— Я? — встрепенулся Павел.
— Ты, ты, — Строганов сощурил глаза, словно шилья воткнул в Ерофеева, и тот вдруг обмяк, тяжело вздохнул и слушал далее, не перебивая. — Я так понял, что казаки там разные есть. Есть такие, что ни за какие коврижки на службу наниматься не пойдут, а есть и иные. Вот и посули ты им хорошую кормежку, жалованье, оружие, какое пожелают…
— Ну уж, — не вытерпел сотник, — ты уж загнул, хозяин…
— Мое слово — закон. Знаешь сам. Сказал — выполню. В Москву, в Казань обоз снаряжу, а найду все, что обещано.
— Это не спорю. Держишь ты, хозяин, слово. Сколь же ты человек призвать хочешь? Сотню? Две?
— Да не меньше пяти.
— Пять? Да они тут все вверх тормашками подымут, поставят. Видать, не имел дела ты с казаками.
— Ничего. Мы еще поглядим, кто кого. Есть у меня слово такое, супротив которого никто не устоит. Справлюсь и с ними.
— Куда ж тебе столько воинов? С кем воевать собрался?
— Коль сам не догадлив, то нечего и спрашивать. Отправишься на лодке с десятью гребцами в конце недели. Дорогу, надеюсь, сыщете. А до снега успеешь обратно возвернуться.
— А коль не приведу казаков? Тогда как? — Павел поднялся.
— Не приведешь в этот раз, в другой сами придут. Главное, чтоб весть моя до них дошла. Я так думаю.
БЛАЖЕНСТВО ГРЯДУЩИХ
Князья Федор Барятинский и Алексей Репнин пробирались вдоль Волги в поисках казачьих разъездов, чтоб передать атаманам грамоту от царя московского о службе военной. Их сопровождал небольшой отряд в двадцать человек легко вооруженных стрельцов. Ехали уже неделю по почти безлюдным местам, где совсем недавно прокатилась крымская орда Девлет-Гирея, оставляя после себя головни обгорелых деревень, вытоптанные поля.
Федор и Алексей были уже опытными воинами, успевшими повоевать в Ливонии, оба женились, имели детей. В них трудно было узнать молодых князей, несших когда-то дозорную службу с отрядами Алексея Даниловича Басманова. Многое вспоминалось им о прошедших годах сейчас, когда они вновь ехали по тем самым местам. Нет в живых Басмановых (ни отца, ни сына), уличенных в измене царю и казненных в один день. Нет доблестного старого воеводы Воротынского, умершего под пытками. Едва уцелел род их друга Петра Колычева, многих из которых также отправили на плаху.
Но здесь, на степных просторах, вдали от царских покоев, не хотелось вспоминать о казнях. Ласковый ветерок, не предвещавший пока скорого приближения осени, обдувал лица, ворошил волосы, отдохнувшие за ночь кони бежали резво и жизнь казалась чудесной.
— Помнишь, как когда-то здесь зайцев гоняли? — крикнул громко скакавший чуть впереди Барятинский.
— А как же, — отозвался Алексей Репнин, — помню, даже дома часто вспоминаю, с чего наша служба начиналась.
— А Василия помнишь, что учил нас на ночлег устраиваться?
— Конечно… И бой тот с крымцами помню, когда мы едва уцелели, если бы не он. Лихой воин был…
— Почему был? — удивился Барятинский.
— Так, не видно его. Видать, сгинул где-то.
— А я его часто вспоминаю. Особенно, как он за меня в Бахчисарае выкуп заплатил, а сам остался… — Барятинский помолчал и добавил, — нет, не верю, будто погиб. Не тот он человек, чтоб погибнуть. Нет, не тот.
— В жизни всякое бывает, — глубокомысленно закончил разговор Алексей Репнин, и они долгое время ехали молча.
Под вечер, поднявшись на высокий степной курган, на некоторое время остановились, любуясь открывшейся перед ними рекой, которая делала здесь широкий поворот, расчленившись на два рукава, обтекая большой, заросший густым лесом остров.
— Вон, гляди, — указал Репнин, — две барки купеческие, видать, плывут.
— Точно, одну вижу, — Барятинский приставил к глазам руку козырьком, вглядываясь вдаль, пытался обнаружить, где Алексей увидел вторую.
— Неужели не видишь? Да вон она, подле самого берега плывет.
— А-а-а, — протянул Федор, — вроде, вижу. — Он скрывал от товарища, что после ранения под Смоленском зрение его начало слабеть, и он порой не различал лицо человека и с десяти шагов. Но так бывало не всегда, обычно глаза не подводили его, а сейчас он просто не разглядел плывущую под самым берегом купеческую барку.
— Видать, на Астрахань плывут, — предположил Репнин.
— Должно быть…
— Гляди, гляди! — вдруг взволнованно вскричал Репнин. — Чего это?
— О чем ты? — не понял Барятинский.
— Челны или иные лодки к ним направились. Штук с десять будет.
— Рыбаки, может? — предположил Федор, пытаясь разглядеть небольшие суда, но это удалось ему далеко не сразу. Зато его зоркий друг взволнованно пояснял обо всем происходящем:
— Стреляют с лодок тех… Рыбаки, говоришь!?
— Куда стреляют?
— Так по купцам! Куда же еще!
— Неужто разбойники? Чего делать станем? Помочь бы надо купцам.
— Поможешь тут. Они — на лодках, а мы — на конях. К ним тем временем подъехали изрядно постегавшие стрельцы, чьи лошади были не столь выносливы.
— Поди, казаки и вольничают, — высказался вслух самый старый в отряде Митрофан Сизый, — знаю я ихние повадки… Мы едем их на цареву службу приглашать, грамоту везем, а вот она ихняя служба. Чего им головы подставлять, кровь проливать, когда пожива рядом.
В это время с переднего судна глухо прозвучал звук пушечного выстрела и небольшое серое облачко поднялось над бортом купеческой барки. Одна из лодок перевернулась, верно, в нее и угодило пушечное ядро, но остальные подплывали все ближе к замедлявшему ход судну. Раздался еще один пушечный выстрел — и другая лодка словно переломилась пополам.
