— С Алешкой Репниным мы под Венден ходили. Добрый рубака, не побежит с боя, — широко разулыбался старший из братьев, Василий.
— А мы с Петром Колычевым под Могилевым с ляхами рубились. Только не выгорело дело тогда. Потеснили нас ляхи. Татары, что у нас на левой руке стояли, в бега ударились. Вот и обошли нас ляхи; А так бы… — сыпал словами младший Дмитрий.
— Как они, ляхи, в бою? — спросил осторожно Ермак. — Не имел с ними дела пока.
— Еще насмотришься, пообвыкнешься. Оне особо воюют. Не то, что те же крымчаки. Стоят плотно, строем. Конница не скопом идет, как наши или татары, а опять е по сотням голова в голову. И отходят в случае чего осторожно: одни прикрывают, а другие пятятся, огрызаются. По науке воюют…
— Это как? — переспросил Ермак.
— По книжному, значит. Как в древних книгах еще со времен Александра Великого прописано. А там всякие случаи разбираются, советы даются. Читал я одну такую. Умная книга, — пояснял словоохотливый Дмитрий Мезецкий.
— Скажем, у тебя есть пять сотен конников и пять сотен стрельцов пеших. Как ты их построишь перед боем? — спросил с усмешкой старший Василий.
— Ну, как … — Ермак чуть подумал, представил себе огромную поляну и себя со своими сотнями, противника, стоящего на противоположной стороне, продолжил. — Конница пойдет вперед, врубится, а пехота следом бежит, помогает.
— Этот случай у тебя может с крымцами, с ногаями и пройдет, а вообще конницу всегда на самый конец береги, терпи сколь сможешь. Против ляхов или свеев завсегда стрельцов запускай. Пусть они из пищалей их пощиплют малость, с места сколыхнут. Про пушки опять же не забывай, поставь их по краям. В них сила великая, но одна беда — заряжают больно медленно. Против крепостей они, пушки, всем хороши. А в поле… — э-э-э, горе одно. Пока наведут, зарядят… Враг уже перед носом, а пушкарь только фитиль подносит.
— Ляхи те на пушкарей всегда конницу и пускают. Р-р-раз и порубили всех. Так что бросать одних пушкарей никак нельзя. Стрельцами опять же прикрывать нужно.
— Выходит, стрельцы сильней конницы? — С удивлением смотрел на братьев Ермак, который впервые слышал подобные рассуждения.
— Опять же, когда и супротив кого. Слыхал, поди, как против крымцев воевода-князь Михаил Иванович Воротынский гуляй-город выставил?
— Слыхал малость, — Ермак припоминал отрывочные рассказы про большое сражение на другой год после московского пожара на берегу речки Лопасни. Сам он тогда был на Волге в казачьей станице. Но и туда докатились слухи о поражении крымцев.
— Гуляй-город за одну ночь посошными мужиками рубится. И стоять ему день-два, не боле. Зато от татарских стрел, сабель лучше не придумаешь. А стрельцы из-за стен знай себе палят, валят татар.
— Да-а-а, — подвел заключение разговору Василий Мезецкий, — все от воеводы зависит. Как он распорядится, силы расставит, так и бой пойдет.
— А хуже нет, когда воевода велит то туда, то сюда бежать. Сам путем не знает как быть и тебя с толку сбивает, — младшему Дмитрию, видать, очень хотелось, чтоб последнее слово осталось за ним. Старший хмыкнул, глянул на брата, но ничего не сказал и дальше долгое время ехали молча.
Русский лагерь показался Ермаку столь необъятным, что глаз не мог отыскать конца-края шалашам, палаткам, шатрам. Он растянулся узкой полосой вдоль городских стен неподалеку от предместья, где за деревянными, плохо укрепленными стенами засела первая цепь защитников, не давая близко подтащить тяжелые осадные пушки.
Ермак ехал меж шатров и палаток, пытаясь отыскать своих казаков. Он доехал до конца лагеря нигде никем не остановленный, и лишь когда сам поинтересовался у бородатого мужика, тащившего куда-то тяжелый рогожный куль, тот махнул рукой в сторону дальней дубравы, отделенной от общего лагеря большим пойменным лугом.
— Там должны быть твои казачки. Отделились от нас. Несподручно им с нами стоять. Поболе себе урвать думают, — с ехидной улыбочкой выговаривал мужик, чуть щурясь.
Не поблагодарив, Ермак поехал через луг, рискуя засадить коня в топком месте. Еще издали признал казачий лагерь по ярким цветным зипунам, штанам, крашеным полушубкам. Навстречу ему кинулся первым Гришка Ясырь, громко крича что-то, махая руками, следом шел, улыбаясь, Яков Михайлов, тянул длинную шею Гаврюха Ильин.
— Атаман едет! Атаман! — орал Гришка. — А мы вчерась о тебе вспоминали. Мол, никак заплутал или завернул куда. Может, с царем дружбу завел? Слыхали, он тебе панцирь свой поднес…
— Поднес, поднес, — отвечал Ермак, легко спрыгивая коня, — да чуть обратно не забрал.
— Отчего так? — раскрыл удивленно рот Гришка, веривший всему на свете.
— Говорят, есть там казак Гришка Ясырь. Больно разговорчив и болтлив. Растрезвонит всем про панцирь. Не хотел давать.
— Тебе не дай, так силой заберешь, — хлопнул атамана по плечу Яков Михайлов.
— Это можно…
— А я помогу, — прижал Ермака к себе Гаврюха Ильин.
Обнялись. Вразвалочку подошли другие казаки с заспанными лицами. Рады поглазеть на нового человека.
— Слыхали, будто сам царь к нам едет, — полуутвердительно проговорил один из них, — видать, жарко баню топить станут.
— Какую баню? — как всегда не понял Ясырь.
— Ту самую, красавую, — передразнили его. — Вот, как на дело пойдешь, так сразу и поймешь.
— Надоело без дела сидеть. Мерзнем только, да солонину лопаем.
— А чего и сшибок не было? — поинтересовался Ермак.
— Куда там… — махнул рукой Ильин. — Мы сюда самые первые и пришли. Потеснили малость людишек, что в крепость сбежать не успели. А потом как ворота позакрыли, стрелки во рвах позасели… Куда нам соваться?! Тоска одна. Так две недели и сидим, кобылам хвосты чешем.
— А воеводы, чего обещают? И дальше без дела сидеть будем?
— Да кто их знает. С нами они не больно говорят, сказывают. Передали, что над всеми конниками поставлен воеводой князь Василий Юрьевич Голицын. Только мы его покамест и в глаза не видывали.
— Ладно. Сыщу нашего воеводу, напрошусь в дело. На вас поглядеть, так и выть хочется. Нельзя казаку без дела.
— Никак нельзя, — поддакнули остальные казаки.
Чуть перекусив с дороги, Ермак нашел остальных казачьих атаманов и вместе с ними направился на поиски Василия Голицына. Это удалось им далеко не сразу. Даже когда им указали на воеводский шатер, пришлось долго ждать, пока князь наконец пригласил их к себе.
Он был еще не стар. Сухощав телом, с рыжеватой бородой, вившейся кольцами и наполовину подернутой серебряной сединой. Широко посаженные небольшие глаза смотрели на казацких атаманов неодобрительно. Он молчал, давая им выговориться. Потом резко поднялся с деревянного обрубка, отчего стал казаться еще выше и уже, и ткнул пальцем в грудь Ермака, стоявшего чуть впереди остальных.
