— Так как же узнать: есть ли на то воля Божья? — привстал со своего места Ермак. — Ты словно мои мысли читаешь. Несколько дней лишь о том и думаю.
— Я тебе так скажу, раб Божий Василий, коль мысли у тебя благие, то будет тебе в этом заступничество Господне и покровительство…
— Как узнать о том? — настойчиво повторил вопрос Ермак и их глаза встретились.
— Не так все просто, как ты думаешь. Никто не возьмет тебя за руку и не поведет за собой. Никто не скажет тебе: "Иди". Или остановит, запретит. Коль душа твоя чиста и решился ты на подвиг во имя благих целей, то все у тебя удачно сложится. А ежели держишь в душе корысть какую, мысли тайные, то и забудь думать, выбрось из головы все, живи как жил.
— Хорошо, признаюсь тебе, старец, что давно одолевает меня желание отправиться в сибирские земли и прогнать хана Кучума…
— А его и прогонять не надо, — поднял руку Мефодий, — он сам уйдет, когда узнает о твоем замысле.
— Сам уйдет?! Без боя?! Ни за что не поверю, — чуть не рассмеялся Ермак, хлопнув себя по колену сжатым кулаком.
— Может, и бой будет, и не один, но не в силе дело, а в правде. Правда же за тем, за кем заступничество Божие. В который раз тебе об этом говорю.
— Значит, правда на моей стороне? — вскочил с камня Ермак.
— Правда всегда там, где чистая душа и безгрешные помыслы. Коль пойдешь ты в поход не ради наживы, не разбой чинить, то и удача с тобой. Сам решай, — и старец замолчал, давая понять, что разговор окончен.
— Тогда ответь мне: согласен ли ты пойти с нами? Если дело благое, то и божьему человеку поучаствовать в нем можно.
— И этого вопроса ждал от тебя, — мягко улыбнулся ему Мефодий, — давай не станем спешить. Ты еще сам не решил, а меня с собой зовешь. Тебе сейчас на ночь глядя не стоит ехать. Оставайся у меня, заночуй, а к утру, глядишь, и дам тебе ответ.
Ермак, не раздумывая, согласился и остался ночевать в пещере вместе с отшельником, думая, что судьба не зря, видно, привела его в потаенное место и только здесь, в беседе со старцем, он наконец до конца обретет уверенность, укрепится душой и сердцем.
Утром Мефодий проводил его до дороги, благословил и сказал задумчиво, вглядываясь в молочную дымку тумана, плавающую прозрачной пеленой в отлогах меж горных хребтов:
— Долго я думал о словах твоих и одно твердо сказать могу: ты тот человек, кто сможет сыскать славу русскому оружию, коль оградишь земли наши от набегов сибирцев. Много зла они несут с собой, людей наших в полон уводят, селения жгут. Иди с Богом как сердце тебе самому подсказывает.
— А ты с нами пойдешь? — Ермак спросил, хотя уже заранее предвидел ответ старца.
— Нет. Мне воинская брань не подходит. Ни для того я укрылся от людей, чтоб в круговерть земную с головой окунуться вновь. Мой подвиг в ином. И на этих землях человек с крепкой верой должен жить, чтоб были здесь мир и согласие. Каждому свой удел дан свыше. А мой удел — эта земля.
— Спасибо на добром слове. Оно, может, и лучше, что не пообещал понапрасну, не заверил меня. Только не знаю, как быть мне теперь. В поход нам без батюшки идти никак нельзя.
— Обратись к господам Строгановым. У них в городках при каждой церкви и батюшка, и диаконы имеются. Может, вырешат тебе кого…
На этом простились, и Ермак неожиданно передумал ехать в дальние городки, а повернул коня обратно, откуда совсем недавно выехал. Он не мог объяснить своего решения, но после разговора со старцем Мефодием твердо понял, что далеко не все поддается объяснению и понятно человеческому разуму. Людские поступки зависят не только от воли человеческой…
* * *
И оказалось, не зря он ехал в городок, где стоял со своей сотней есаул Иван Кольцо. Тот успел уже оповестить остальных есаулов, которые немедленно явились на его зов. Небольшая площадь перед церковью была запружена казаками, а на каменных ступенях собрались походные атаманы, стоявшие с обнаженными головами.
Ермака заметили не сразу и он некоторое время слушал, как что-то выкрикивал в толпу низкорослый Савва Болдырь, привстав на носочки и взмахивая при каждом произносимом слове зажатой в руке шапкой. Не все слова долетали до атамана, но он понял, что Болдырь чистит господ Строгановых за дурную пищу, помянул, что выдали мало припасов для пищалей, не выполняют обещанного.
Но вот кто-то из казаков заметил Ермака и по рядам пронеслось:
— Атаман… Атаман приехал… Ермак Тимофеевич сам… Иван Кольцо, который, верно, и затеял весь этот сход, заулыбался и призывно замахал рукой, выкрикнул:
— А вот и сам атаман пожаловал. Мы уж и потеряли тебя. Выходи к казакам, скажи свое слово.
Ермак бросил поводья ближайшему казаку и стал проталкиваться к церкви, на ходу, приглаживая бороду, поправляя саблю, оглядывая пристально собравшихся, ждущих его слова. Он и не ожидал, что попадет на казачий круг, не был готов к нему и сейчас быстро прикидывал, что нужно сказать в первую очередь, а что пусть выложит Кольцо.
Когда он взобрался по ступеням, поклонился всем, то крики смолкли и все застыли в напряжении, ожидая, когда он заговорит.
— О чем разговор ведем? — спросил Ермак, чуть поворотясь к своим есаулам.
— Как о чем?! — чуть не подпрыгнул на месте все тот же Савва Болдырь. — Обманывают нас господа Строгановы…
— Тебя обманешь! Как же… — под общий смех ответил атаман. — Кого тут еще обмануть успели? — обратился ко всем казакам. — Выходи сюда, покажись всем. — Однако желающих не нашлось.
Иван Кольцо, более других удивленный таким оборотом, смотрел, широко распахнув глаза, на атамана. Болдырь немедленно спрятался за спины и что-то бурчал себе под нос, недовольно поглядывая в его сторону.
— Можно мне сказать? — спросил Матвей Мещеряк, сделав два шага вперед, и, получив согласный кивок атамана, начал издалека. — Мы вот тут собрались все люди вольные, бывалые. Всякое видали, во многие земли хаживали.
— Ты, Матюха, кота за хвост не тяни. Говори о нашенских делах, — раздался чей-то голос из толпы.
— Я и скажу, погодь, — поднял тот перед собой руку, — мы привыкли с ворогом в поле встречаться, на просторе, а тут сидим, как мыши в норе, а кот вокруг ходит, облизывается, того и гляди сцапает…
— А ты хвост не высовывай! Вот и не сцапает! — прозвучал тот же насмешливый голос.
— Да не желаю я мышом быть, в норе сидеть. Или не бились мы с крымцами, с ногайцами, с поляками?! Тоска смертная сидеть вот так да ждать, когда враг нос покажет. Ладно, кинулись они на нас, отбились, а дале что? Пусть басурмане в иные земли идут? Другие крепости берут? А почему не ударить по ним, да не дать… — вставил он крепкое слово под одобрительные выкрики.
— Правильно Мещеряк сказал, — выступил вперед Ермак, — только об одном умолчал: как нам тем басурманам приглашение передать, чтоб нас дождались, сразились. Пока мы шель-шевель, квасу попили, руки помыли, а их поминай как звали и не сыщешь. Ушли в лес, не догонишь.
