— И что же у вас за факты? — наконец спросила она.
— Прежде всего, полтора года назад на доктора Довганя едва не подали в суд родители одной тринадцатилетней девочки, его тогдашней пациентки. Большими усилиями инцидент удалось замять; тут сказалось и нежелание самих родителей доводить дело до публичного скандала, что наверняка травмировало бы их дочь. Поэтому они согласились на денежную компенсацию — кстати, весьма солидную.
— Полиция ничего об этом не знала?
— Похоже, что нет. Конфликт был улажен во внесудебном порядке, поэтому доктор не попал на заметку к правоохранительным органам. Эту историю удалось обнаружить лишь путём тщательного анализа его банковских счетов.
— Держу пари, — заметила Алёна, — что тут не обошлось без вашего дяди-полицейского, Ричарда Леклера. По моим сведениям, сейчас он находится в неоплачиваемом отпуске и работает на вас.
Мне оставалось только подивиться, как много может разузнать смышлёный подросток, располагая одним лишь тюремным терминалом с ограниченным допуском.
— Имена не имеют значения, — сохраняя невозмутимый вид, ответил я. — Главное, факты.
— Вы собираетесь вызвать девочку в суд и подвергнуть её перекрёстному допросу? По-моему, это жестоко. Сейчас ей лет четырнадцать или пятнадцать, очень ранимый возраст, по себе знаю, и для неё будет настоящей мукой рассказывать перед толпой взрослых о том, о чём она хотела бы позабыть. Да и её родители вряд ли согласятся.
— Совершенно верно, — подтвердил я. — Они даже слышать об этом не захотели. Но ни их согласие, ни свидетельства самой девочки нам уже не понадобятся. На днях я нашёл ещё одну жертву, постарше — ей скоро исполнится двадцать. Шесть лет назад она испытала на себе «терапию» доктора Довганя, но никому не пожаловалась, о чём сейчас горько сожалеет. Когда я связался с ней, она даже не знала, что доктор убит, а узнав об этом, прямо в моём присутствии разрыдалась от радости. — Я слегка повёл плечами. — Это было жуткое и душераздирающее зрелище. Короче, девушка — кстати, её зовут Власта — согласилась давать показания. Цитируя её дословно, это самое меньшее, что она может сделать для вас в благодарность за избавление от шестилетнего кошмара. Как я понимаю, доктор полностью подчинил Власту своей воле, и все эти годы она жила в постоянном страхе перед ним, а его смерть дала ей надежду на избавление. Во всяком случае, теперь она сможет обратиться за помощью к другому психологу.
Алёна молча встала из-за стола и отошла вглубь комнаты. Оперевшись руками на подоконник, она прижалась лбом к стеклу и засмотрелась вдаль. Сегодня на ней были облегающие брюки светло-серого цвета и лёгкая белая блузка, сквозь тонкую ткань которой просвечивался её гибкий стан. На какую-то секунду я залюбовался ею, но тут же одёрнул себя:
«Прекрати! У тебя дочь такого же возраста. Как тебе не стыдно…»
— Всё это впечатляет, — произнесла Алёна, не оборачиваясь, — но ко мне не имеет ни малейшего отношения. Доктор Довгань был предельно корректен со мной и не позволял себе никаких вольностей. Возможно, я была слишком взрослой для его извращённых вкусов, кто знает. Вы, конечно, имеете полное право предъявить эту свидетельницу суду, однако учтите, что я не стану подпевать ей.
Я обречённо вздохнул:
— Ну что ж, тогда я вообще не буду вызывать вас для дачи показаний. Любым другим присяжным это сильно не понравилось бы, но эти должны отнестись к вам со снисхождением. У них самих есть дочери, и они поймут, как больно вам вспоминать всё случившееся, особенно в присутствии посторонних людей. Показания Власты придутся тут очень кстати — она расскажет, к каким методам прибегал доктор, чтобы…
Алёна резко повернулась ко мне. Глаза её горели негодованием.
— Замолчите! Я не хочу об этом слышать. Поймите же наконец, что ничего не было! Доктор не совершал надо мной насилия, а я не убивала его. Поверьте мне — больше ни о чём я вас не прошу. Хоть вы поверьте… — в голосе её проступили умоляющие нотки, — …пожалуйста.
— Не могу, Алёна, — мягко сказал я. — Не потому что не хочу, а потому что мне нельзя. Обычно адвокат должен непоколебимо верить в невиновность подзащитного, в этом залог успеха, но сейчас случай особый. Обстоятельства таковы, что полную вашу непричастность к убийству доказать нельзя, и если я поверю вам, то не смогу правильно вас защищать, не смогу добиться максимального смягчения приговора. А это — моя задача. В отличие от вас, я не вправе надеяться на чудо. Адвокат, который не считается с реалиями, враг своим клиентам.
Алёна вернулась к столу и села на своё место. Внимательно посмотрев на меня, она спросила:
— А вы хотите мне верить?
— Хочу, — ответил я после короткой заминки. — Очень хочу. Я отдал бы всё, лишь бы вы оказались невиновной.
Взгляд её потеплел.
— Спасибо. Я не разочарую вас. Когда этот кошмар закончится, вы убедитесь, что я ни секунды не лгала вам. — Она немного помолчала, проникновенно глядя мне в глаза. — Кстати, если Ричард Леклер работает на вас, то почему бы ему не поискать флайер, в котором я прилетела в медцентр?
Об этом флайере Алёна говорила с самого начала — сперва полиции, позже адвокату Стоянову, а затем мне. Она утверждала, что в тот день до четырёх часов гуляла в Национальном парке за пределами города, откуда прямиком полетела в медицинский центр. Разумеется, никаких записей об этом рейсе обнаружено не было. В тот день Алёна только раз нанимала общественный флайер — когда возвращалась из медцентра домой. Полиция пришла к выводу, что до этого при своих передвижениях по городу она пользовалась подземкой, тщательно избегая попадать в объективы видеокамер.
— Ричард занимался этим, — сказал я. — Он перерыл все базы данных Управления общественного транспорта, проследил рейсы всех флайеров с утра до самого вечера, но ничего не нашёл.
Алёна облокотилась на стол и прикрыла лицо ладонями.
— Не понимаю, как это могло произойти. Я вообще ничего не понимаю. Я… иногда мне кажется, что весь мир сговорился против меня. В такие минуты я боюсь, что даже «детектор правды» не поможет мне доказать свою невиновность, что его показания будут сфальсифицированы, а наркотик, который мне введут, заставит меня признаться в том, чего я не совершала.
Следующие несколько минут мы оба молчали. Алёна продолжала сидеть, закрыв ладонями лицо, а я сочувственно смотрел на неё и думал, что действительно отдал бы всё за её невиновность. Не за доказательства, не за оправдание — а именно за невиновность. Но, увы, никакие сокровища мира не в силах изменить свершившийся факт…
Наконец из дверного динамика раздался звонок, предупреждающий, что время нашего свидания истекло. Алёна тут же отняла от лица руки и посмотрела на часы.
— Сейчас будет обед, — сказала она, — а потом мы опять можем встретиться. Администрация не станет возражать — ведь вы мой адвокат, а в суде слушается моё дело.
