Кончилось тем, что Маня дала Оресту гривенник, и он отправился в трактир.
Всю эту сцену Саша Николаич слышал из своей комнаты, но и по уходе Ореста не показался в столовой.
Глава XIV
На другой день Саша Николаич продолжал дуться до самого обеда, но тут ему стало скучно.
За обедом случилось так, что Маня передала ему огурцы, а он взглянул на нее и поблагодарил.
Этого было достаточно, чтобы лед растаял и Саша Николаич, чувствовавший себя ободренным надеждой на возможное получение наследства, снова оказался в хорошем настроении.
За столом тотчас же завязался оживленный разговор, в котором даже Виталий принял участие, вставив к слову совершенно серьезное замечание, что уж у его подъезда должен стоять не обер-полицмейстер, а сам главнокомандующий.
Маня обходилась с Сашей Николаичем совершенно непринужденно и просто, как будто решительно ничего не случилось.
Саша Николаич, испытывая немного ощущение школьника, прощенного после наказания, особенно развеселился и засел в столовой, в ожидании той счастливой минуты, когда господин Беспалов пойдет спать и можно будет сплавить Ореста.
По счастливой случайности Беспалов заявил, что сегодня пойдет в баню, и действительно, ушел, взяв с собой узелок с бельем и веник под мышку.
Орест, едва лишь поле очистилось от «родительских элементов», как он называл это, подошел к Саше Николаичу и, не говоря ни слова, по своему обыкновению протянул руку за «таксой».
Саша Николаич поспешно вынул и дал ему полтинник.
Орест, поджав губы и подняв указательный палец, помотал перед своим носом:
— Ни-ни-ни! Нынче полтинник никак не ходит! — произнес он.
— Как это не ходит? — усмехнулся Саша Николаич. — Разве курс поднялся?
Орест протянул руку и заявил:
— А за вчерашнее?
Новый полтинник был ему немедленно вручен.
— Теперь гривенник за бесчестие! — снова пристал Орест.
Наконец, получив и этот гривенник, он взял по монете в руку и, вздохнув, произнес, словно философ, сокрушающийся о тщете всего земного:
— Давление капитала!..
Ввиду необычайности размеров своего «капитала», он вышел не через дверь, как это делал обыкновенно, а открыл окно и ловко вылез через него на улицу.
Виталий был не в счет, и Саша Николаич остался наедине с Маней.
— Вы знаете, — заговорил он с ней, — я вчера был у этого господина и получил приятные вести: я — богатый наследник!
О своем наследстве он не хотел никому говорить до выяснения вполне определенных по этому поводу данных, но не утерпел и все сразу рассказал.
— Так еще ждать, по крайней мере, год! — несколько разочарованно проговорила Маня.
— Год — это пустяки!. — стал возражать Саша Николаич. — Что такое год, когда впереди, можно сказать, полное благополучие! Ну, проживем как-нибудь, зато потом!..
И, ища глазами взгляд Мани, он заглянул ей в лицо.
Это лицо показалось ему особенно красивым, добрым и милым в эту минуту.
— А вот теперь какая вы хорошая! А вчера были злая! — сказал он.
Маня, как бы устав от работы, положила шитье на стол и, обернувшись к нему, спросила:
— Отчего же злая?
— Да как же! Накричали на меня!
Губы улыбались, брови сдвинулись.
— Ну, ну, не буду! — спохватился Саша Николаич и, как-то волей-неволей пригнулся еще ниже, к самой руке Мани, которую та словно забыла на столе, и поцеловал эту руку.
Маня не отдернула ее, и Саша Николаич поцеловал еще раз, смелее.
Но в это время в окно раздался стук. И Маня и Саша Николаич вздрогнули и отстранились друг от друга.
Саша Николаич быстро подошел к окну и отворил его. На улице стоял человек в ливрее.
— От графини Савищевой! — сказал он.
Саша Николаевич вздрогнул и спросил:
— От графини Савищевой? К кому?
— К барышне, что платья шьют.
— Пустите, это ко мне! — отстранила Маня Сашу Николаича от окна.
А на него сразу как туча надвинулись вчерашние сомнения, когда он увидел теперь, что Маня имеет сношения с домом Савищевых.
— Хорошо!.. Скажите графине, что завтра будет готово!.. — проговорила Маня и, отпустив лакея, невозмутимая и спокойная, вернулась к своему месту и села.
— Вы знаете графиню? — с трудом переводя дух спросил Саша Николаич.
— Да, я работаю для нее.
— А сына ее… сына… вы знаете?
— Знаю.
— Нет, это невыносимо! — воскликнул Саша Николаич. — Я так не могу!.. Вы знаете, вчера мне показалось, что я видел, как вы выходили с ним из ресторана.
— Я?!..
— Да, да! Вы!
— Какой вздор! — воскликнула Маня, взяла работу и стала шить.
«Да, это вздор, нелепость! — замелькало у Саши Николаича. — Я с ума сошел! Этого же не может быть!»…
В виски у него застучало, грудь стала тяжело и нервно подниматься, голова закружилась и он, сам не понимая, что делает, приблизился к Мане, опустился на колено, схватил ее руку и залепетал:
— Простите!..
Своей руки у него Маня опять не отдернула…
Глава XV
Опять собрались у Агапита Абрамовича члены общества «Восстановления прав обездоленных» ровно через месяц. Опять они заседали со своими разноцветными кокардами под председательством седовласого старца.
Крыжицкий дал отчет о том, что Николаев написал расписку, и передал ее председателю.
— А относительно графини Савищевой, — продолжал Агапит Абрамович, — тоже все обстоит вполне благополучно. Ее метрическое свидетельство у меня, и на нем, действительно, сделана подчистка и изменен год рождения.
Он достал из железного сундучка документы графини и тоже передал их председателю.
— Вот это — чистая работа! — одобрил тот.
— Теперь только остается оборудовать расторжение брака графини! — сказал Крыжицкий.
— Легко сказать: «Остается только!» — заметил Голубой. — Но, кажется, сделать это будет довольно трудно; по крайней мере, я наводил справки. Неправильности в метрическом свидетельстве, хотя и дают некоторое основание, но положительного ничего не предвещают.
— Я все-таки думаю, — заговорил Синий, — что достаточно иметь хоть какую-нибудь зацепку, а там уж мы сможем сделать!
— Конечно, прицепиться к метрическому свидетельству можно! — согласился Голубой. — Оно все-таки неправильное!
