– В тот вечер там собрались иезуиты. Моему приятелю нужно было видеть Станислава, он пошел и чуть не был убит.
– Постойте, как же это так? Вы говорите, что в тот самый вечер было там какое-то собрание? Вы не ошибаетесь?
– Да нет же, могу вас уверить в том!
– Но как же я была там и даже не подозревала об этом?
«Так и есть! – радостно подумал Елчанинов. – Она не может иметь ничего общего с иезуитами!»
– Они приходили, – пояснил он, – через калитку и через сад, с другого хода, и собирались в столовой.
– Правда, я сидела все время у постели больного и не выходила из его комнаты. Именно меня просили остаться при нем, потому что, как мне сказали, Станислав был занят в этот вечер.
– Но вы слышали шум на улице?
– Слышала, кажется... да, теперь припоминаю... слышала! Входная дверь хлопала, потом все стихло, и в доме не было слышно никакого движения. Когда я приехала на другой день, то не нашла уже Станислава у маркиза; мне сказали, что он уволен, потому что сам отказался, найдя для себя ухаживание за больным не по силам.
– Кто же сказал вам это?
– Патер, который тоже ухаживает за маркизом и, можно сказать, воскресил его.
– Грубер?
– Вы и его знаете?
– Понаслышке только.
– Он нашел маркизу другого слугу, темнокожего арапа. Маркиз все еще находится в полубессознательном состоянии и не заметил перемены. Новый слуга оказался очень внимательным и расторопным, – словом, все казалось очень хорошо. Только вчера вечером, когда я была у маркиза, мне вздумалось пройти в сад, где я раньше никогда не была. Иду я вокруг дома по дорожке и слышу вдруг стон. Я прислушалась: стонали тихо и глухо. Я огляделась и заметила маленькое окно между кустами, почти у самой земли; стон раздавался оттуда. Я подошла, нагнулась, окрикнула; мне ответил знакомый голос, только я не узнала его сразу. Он назвал себя; оказалось, это – Станислав, запертый в подвал отцами иезуитами. Он узнал меня по голосу и стал умолять, чтобы я помогла ему. Ему было известно, что я не принадлежу к числу иезуитских поборниц, и это правда. Я им вовсе не сочувствую, но, к сожалению, знаю на деле их силу. Если дать знать полиции о положении бедного Станислава, это будет напрасно, потому что у иезуитов есть везде свои люди, и, прежде чем власти соберутся предпринять что-нибудь, Станислав будет перевезен и скрыт в еще более надежное место. Маркиз тоже не может ничем помочь, потому что сам находится в беспомощном состоянии. Мне сам Станислав подсказал обратиться к вашему приятелю, который, по его мнению, единственный человек, способный помочь ему. Вот почему я и обратилась к вам.
– Так вы хотите, чтобы Станислав был освобожден?
– Мне кажется, этого требует справедливость, потому что, какая бы ни была его вина, хотя он не знает сам за собой никакой вины перед отцами иезуитами, но заключение в подвал во всяком случае – слишком тяжелое наказание.
– Так или иначе, он будет освобожден, – твердо произнес Елчанинов, – я вам ручаюсь в этом!
И он встал, как бы готовый уже сию минуту идти освобождать Станислава.
Вера тоже поднялась со своего места.
Елчанинов стоял перед ней, как будто желая еще что-то спросить, но не решаясь.
– Вот что! – наконец, сделав над собой усилие, произнес он. – Простите, но на всякий случай... на всякий случай... если нужно будет... для Станислава повидать мне вас еще раз... то как мне спросить вас?
– Меня зовут Верой Николаевной Туровской, – ответила она, – но если вам нужно будет видеть меня, то не идите в главный подъезд дома, а идите вот сюда, в оранжерею, и тут скажите садовнику, чтобы он вызвал вам карлика Максима Ионыча. Мне не хочется, чтобы отцы иезуиты узнали о том, что я принимаю участие в судьбе Станислава. Берегитесь и вы, иначе и вам, и мне будет худо!
Елчанинов смело глянул на нее и ответил:
– Будьте спокойны, Вера Николаевна, я вас не выдам, и вы не ощутите ни малейшей докуки от того, что доверились мне. Что же касается меня, то не все ли равно вам, что станется со мной? А мне все равно пропадать.
– Отчего же так?
– Одна дорога! Я вам обещал и не пощажу своей жизни, клянусь вам. Станислав будет освобожден.
– И вы мне обещаете, что будете беречь себя до тех пор, пока не сделаете этого?
– О, обещаю!
– Обещайте же, что убережетесь и потом, когда Станислав будет освобожден!
– Зачем вам это?
– Хотя бы для того, чтобы спасти этого бедного человека. Случись с вами что-нибудь – и ему несдобровать.
Елчанинов задумался.
– Простите меня еще раз, – заговорил он после некоторого молчания, – но можно мне попросить вас откровенно ответить на один вопрос?
Вера прямо взглянула ему в лицо и спросила:
– Какой?
Елчанинов собрался с духом, но все-таки не проговорил, а только прошептал едва слышно:
– Вы сильно любите его?
– Кого?
– Маркиза де Трамвиля?
Вера подумала немного, улыбнулась и ответила:
– Я люблю его.
– Очень?
– Очень!
ГЛАВА XIX
«Ну да, она прямо так и сказала мне, что любит его, она не может лгать, – раздумывал Елчанинов, быстро шагая по направлению к Киршу. – Другая стала бы жеманиться, отнекиваться, постаралась бы отделаться, говоря обиняками, а она так и сказала – и за это я еще больше люблю... Люблю? Что такое люблю? Почему? Почему я прежде не знал ее и не любил, и вдруг встретил и полюбил? Неправда! Я ее любил всегда, только не видел. И вот мы встретились, и любовь проснулась, потому что мы должны были встретиться. А маркиз? – остановил он себя. – Как же маркиз? Причем он тут и зачем? Она должна меня любить».
Дальше он шел и опять думал:
«А за что она должна любить меня? Что я сделал? Чем я лучше маркиза? Вот исполню ее просьбу – тогда другое дело... А пока скорее, скорее к Киршу».
Елчанинов не сомневался, что приятель поможет ему в этом деле. В случае чего он захватит и Варгина, но Кирш, наверное, придумает какой-нибудь план, который можно будет выполнить. Да к тому же он знаком немножко с домом на Пеньках.
«Во всяком случае без него ни на что решаться не буду, – решил Елчанинов, подходя к дому Кирша, – лишь бы застать его!»
Он прошел в сени и взялся за ручку двери. Та оказалась запертой.
«Опять сидит за своими книгами!» – сообразил Елчанинов.
С той самой ночи, которую он почти целиком провел у Кирша, выпив у него почти всю бутылку рома после происшествия на Пеньках, они не виделись. Елчанинов все время ходил только на службу, а остальную часть дня проводил дома «в огорчении и в тузе», как он мысленно трунил теперь над собой. Кирш тоже не показывался к нему.
