— К сожалению, — сказал он, — из этого выйдет только то, что вас будут таскать по участкам и никакого толку вы не добьетесь!
— Неужели? — опять удивился Герье.
— К сожалению, это так! — опять повторил Варгин. — Ну, денек! — добавил он и покачал головой.
— А у вас тоже случилось что-то? — спросил доктор.
— И не говорите! — протянул Варгин. — Дело в том, что я раз в своей жизни был уже замешан в романтическую историю
[1]
, так что едва вышел цел из нее, и с тех пор дал себе слово ни во что не впутываться, и вдруг сегодня случайно узнал тайну строящегося замка, где я расписываю стены.
Герье, несмотря на свое волнение, улыбнулся.
— И только-то? — проговорил он. — Что ж тут для вас неприятного? Ну, узнали тайну и забудьте о ней, вот и все!
— Тайна эта, — возразил Варгин, — касается подземного хода, а я терпеть не могу подземных ходов. А теперь еще происшествие, случившееся с вами.
— Конечно, — согласился Герье, — это происшествие очень похоже на романтическое, но ведь никто же не требует от вас, чтобы вы принимали тут какое-нибудь участие, тем более что, по вашим словам, даже заявление полиции едва ли поможет!
— Да как же, — заволновался Варгин, — оставаться безучастным, если знаешь, что человек гибнет; ведь этот больной, несомненно, не по своей воле гибнет у старика?
— Несомненно! — подтвердил Герье.
— Ну, вот, видите! Значит, равнодушие с нашей стороны было бы непростительно.
— Но если вы по опыту дали себе слово не впутываться ни в какие приключения?
— Я дал слово не впутываться самому, но тут судьба впутывает меня, а с нею, видно, ничего не поделаешь!
— Но что же предпринять в таком случае?
— Почем я знаю! Надо обдумать, обсудить. Вы внешность дома, в котором были, не смогли бы узнать?
— Нет! — ответил Герье. — Меня подвезли со двора, а с улицы я не видел дома.
— Далеко везли вас отсюда?
— Точно не знаю! Карета ехала очень быстро, делала повороты; и потом, меня могли нарочно кружить, чтобы обмануть относительно расстояния.
Пока они разговаривали так, явилась чухонка, служанка Августы Карловны, и, просунув голову в дверь, доложила:
— Вас спрашивают!
— Что еще? Кто спрашивает? Кого? — в один голос воскликнули Варгин и Герье.
Чухонка объяснила, что пришел важный господин с лакеем и спрашивает художника Варгина.
— Ну, началось! Теперь пойдут! — досадливо протянул он. — Еще что-нибудь новое!
И действительно, оказалось новое, совершенно неожиданное и опять из ряда вон выходящее.
Важный господин с лакеем был проживавший в Петербурге тамбовский помещик Иван Иванович Силин, как отрекомендовался он Варгину.
Силин этот, по его словам, жил в Петербурге ради молодого человека, которому он хотел доставить образование.
Сын был у него единственный, и он не жалел для него ничего, и вдруг, два дня тому назад, сын у него пропал, ушел и не вернулся.
Иван Иванович потерял голову, обратился к полицейской власти, но она ничего не сделала, и он решился сам отправиться на поиски.
Варгин выслушал не совсем связный рассказ Силина, весьма естественно, очень встревоженного и потому не могшего говорить спокойно.
— Но почему же вы пришли именно ко мне? — также весьма естественно спросил Варгин.
— Да, видите ли, — пояснил Силин, — сын мой два дня тому назад пошел к вам!
— Ко мне? К Варгину?
— Да, к художнику Варгину!
— Но, простите, уверяю вас, что я не был знаком с вашим сыном и он не имел решительно никаких оснований идти ко мне.
Варгину пришло в голову, не сошел ли просто с ума тамбовский помещик; то же самое невольно подумал и Герье, присутствовавший при разговоре.
Однако им пришлось сейчас же убедиться, что Силин был вполне в здравом уме и твердой памяти.
VIII
— Вы, может быть, думаете, — заговорил Силин, — что я рехнулся; да и есть с чего, впрочем! Ведь Александр у меня один!.. Это сына моего зовут Александр, я его всегда полным именем звал и никогда не давал никаких уменьшительных! Александр — христианское имя и никаких прозвищ и кличек христианину получать не подобает. Так вот сын мой, Александр, возымел склонность, и большую, к рисованию. У него это с детства было; так все натурально изображал: цветок там и все прочее!
Силин рассказывал, нюхал табак, часто сморкался и вытирал платком глаза, то и дело наполнявшиеся слезами.
Он, видимо, бодрился и ради этого отклонялся в сторону, чтобы не разрыдаться при чужих людях.
— Я для Александра, — продолжал он, — ничего не жалею, и все-таки мы с ним решили взять учителя рисования, но недорого; состояние, слава Богу, у меня есть, но деньги зря швырять нечего. Вот и указали мне на вас, — обратился он к Варгину, — как на художника очень хорошего, который всему научит и недорого. Разузнали ваш адрес, два дня тому назад Александр пошел к вам и с тех пор не возвращался!
— Вот оно что! — сообразил наконец Варгин, какое он имел отношение к сыну совершенно неизвестного ему тамбовского помещика Силина. — Так ко мне ваш сын не приходил, — заявил он, — и я его не видел!
— Так ли это? — вырвалось у Ивана Ивановича.
— Если я вам говорю… — начал было Варгин.
Но Силин сейчас же перебил его:
— Да вы не сердитесь! Я не хочу обидное говорить, я только хочу сказать, что, может, он без вас приходил: вы-то его не видали, я вам верю, а он приходил!
Сейчас же была призвана чухонка; явилась даже сама Августа Карловна, и все в один голос, вместе с доктором Герье, подтвердили, что ни два дня тому назад, ни потом никто не приходил и художника Варгина не спрашивал.
Это произвело на Силина заметное удручающее впечатление безнадежности; он, бедный, совсем растерялся, опустил голову и, всхлипывая, стал как-то бессильно разводить руками.
— Что же, что же… что же мне делать? — выговорил он наконец.
Но ни Варгин, ни Герье не могли дать ему совета. Августа Карловна, узнавшая, в чем дело, соболезнующе глянула на Силина и вдруг сказала ему:
— Пройдемте ко мне!
Силин, чувствуя ласку в ее голосе и участие, поднялся со своего места и послушно пошел, с трудом передвигая ноги, — так он опустился вдруг и из бодрого сорокалетнего мужчины стал стариком.
— Куда это она его повела? — спросил Герье, когда они ушли.
— Верно, гадать ему на картах хочет! — догадался Варгин. — Пожалуй, это единственное средство! — улыбнулся он насмешливо.
