Граф поглядел на него, как бы не слыша вопроса и как будто думая о другом.
— Откуда? — переспросил он наконец. — От тех людей, которые и мне и вам сказали "Ищите и найдете".
— Однако мы ищем и не находим! — с досадой и сердцем в голосе возразил Герье.
— Должно быть, мы не так ищем! — снова вздохнул граф и опять поднялся со своего места. — Ну, до свиданья! — сказал он, откланиваясь доктору. — Мне надо сейчас торопиться, так что вы извините меня!
— Но мне надо, — начал было говорить Герье, — вернуть вам, граф, оставшиеся от тех денег, что вы дали мне, и отдать вам отчет в произведенных мною расходах.
— Некогда! Некогда! — повторил граф несколько раз. — Потом как-нибудь! — И, поклонившись еще раз доктору, он ушел в соседнюю комнату.
Герье остался один, обиженный отношением к нему графа, но вместе с тем готовый сознаться, что другого отношения к себе он своим поведением и не заслужил.
Доктор вынул деньги, положил их на стол и сказал появившемуся в дверях Баптисту:
— Передайте это графу, а счет расходов я ему пришлю сегодня же, — и удалился, стараясь сделать это как можно с большим достоинством.
Герье был уверен, что граф делал только вид, что торопится, чтобы только отделаться от него поскорее, но он был неправ, потому что граф торопился на самом деле. Ему хотелось поскорее пойти к старому часовщику, который сказал графу, чтобы он пришел, когда доктор вернется из своей поездки и расскажет обо всем, что случилось с ним во время нее.
Теперь граф знал, что случилось с доктором, знал, что его дочь не попала в руки к иезуитам, и, значительно ободренный этим, поспешил в лавку часовщика.
Тот встретил графа Рене очень ласково и приветливо.
— Что же, граф? Все очень хорошо! — сказал ему часовщик. — Надеюсь, вы убедились теперь, что было бы хуже, если бы доктору Герье удалось увезти вашу дочь!
— Но где же она? Где, наконец? — воскликнул граф. — И когда же я увижу ее?
— Она теперь в совершенно безопасном месте и должна остаться там, пока отцы иезуиты перестанут искать ее. Иначе ей грозит, может быть, даже погибель; ни здесь, в Петербурге, ни у вас, в Митаве, оставить ее нельзя, потому что и тут, и в Митаве они найдут ее и погубят, хотя бы просто для того, чтобы выместить на ней свою злобу. Для блага вашего ребенка подождите еще немного и будьте уверены, что увидитесь с нею. А пока вернитесь в Митаву к королю, будьте при нем. Так повелевает вам братство!
Графу Рене сильно хотелось сказать в первую минуту, что он знать ничего не хочет и чтобы ему отдали его дочь сейчас же, но он быстро одумался и решил, что все-таки подчиниться решению братства будет лучше.
— Могу я надеяться, — только проговорил он, — что все-таки мое ожидание не будет долгим?
— Для вас, граф, всякое ожидание покажется долгим! — сказал часовщик. — Надо потерпеть! Таково непременное условие!
— Тяжелое условие! — заключил граф и, поникнув головой, покорно сказал: — Хорошо! Я вернусь в Митаву к королю и буду ждать!
LXXXII
Отец Грубер с самого утра ходил по своим апартаментам, часто останавливаясь и заглядывая в окна.
Наконец, он увидел, как дорожная карета с опущенными шторами подъехала к дому и завернула в ворота.
Через несколько времени в тихих апартаментах иезуитского жилища послышались шаги, говор и женский визгливый крик, такой крик, на который едва ли была способна молодая робкая девушка, а Грубер знал, что дочь графа Рене, которую должны были привезти к нему, именно тихая и робкая девушка.
— Я буду жаловаться! — кричал визгливый женский голос. — Разве можно обходиться так с женщиной?
Грубер поспешил на этот голос и, выйдя в зал, увидел там госпожу Драйпегову в сопровождении вооруженных людей, посланных им для захвата дочери графа Рене.
При виде Грубера Драйпегова смолкла, но сейчас же подступила к нему — впрочем, с весьма понятными в ее положении расспросами.
— Отец мой! — заговорила она. — Что это значит? Меня захватили эти люди среди дороги и обошлись со мной, как с пленницей, и, наконец, почему насильно привезли меня к вам?
Она говорила, а Грубер, вытаращив глаза, слушал ее, сам ничего не понимая.
Привезшие ее вооруженные люди чувствовали, что вышло что-то неладное и что они сделали какую-то непоправимую глупость, а потому боязливо пятились к дверям.
— Ступайте! — махнул им рукой Грубер.
Они вышли, а патер обратился к Драйпеговой и, склонив голову набок, участливо стал расспрашивать ее, что случилось, в чем, собственно, дело и как она попала в Финляндию.
Грубер расспрашивал таким тоном, как будто не он был виноват тут, а провинилась сама госпожа Драйпегова, и он желал лишь утешить ее.
Драйпегова снова и очень подробно рассказала Груберу, как была вытащена из кареты и приведена сюда.
— Да из какой кареты? — переспрашивал Грубер. — Вы одни ехали или с кем-нибудь?
— Разве это важно? — проговорила она.
— Очень важно для расследования этого неприятного дела.
Грубер произнес это с такой уверенностью, что Драйпеговой даже не пришло в голову, что если он действительно хотел расследовать это дело, то лучше всего ему было бы обратиться к вооруженным людям, привезшим ее сюда.
— Нет, я была не одна! — опуская глаза под взором патера и краснея, с трудом процедила сквозь зубы Драйпегова.
— С кем же? — продолжал настаивать патер.
Драйпегова молчала.
— Вы не хотите отвечать?
Апломб у этого человека был удивительный. Вместо того чтобы смутиться самому неожиданным захватом госпожи Драйпеговой, он как будто ее еще приводил в смущение.
Драйпегова молчала.
— Может быть, вы ехали с молодым женевцем, доктором Герье? — снова произнес Грубер.
Драйпегова вздрогнула и почти с благоговейным трепетом взглянула на патера.
— Отец мой! — удивилась она. — Для вас нет ничего сокровенного… вы все знаете… Да, я была с ним…
Это первое, что необходимо было выяснить отцу Груберу. Если Драйпегова ехала в карете с доктором Герье, значит, эта карета была Вартота и посланные им люди исполнили в точности, что им было приказано, и не были виноваты: им было велено захватить лишь женщину, которая будет ехать в карете Вартота, для чего и был посажен кучером один из своих же.
— Хорошо, — словно следователь, продолжал допрашивать Грубер, — но как же вы попали в эту карету?
— Это, отец, довольно сложная и романтическая история…
— Расскажите!
— Я затрудняюсь.
— Расскажите мне, как вашему духовнику. Я вижу, что это необходимо, потому что для меня ясно, что тут кроется какой-то грех. Вы были вовлечены в грех?..
