– Ты имеешь в виду ессенов и египетских терапевтов? Но и они совокупляются с женщинами, как все мы. Я посещал их общины, у них есть дети. Просто некоторые из них учат, что вступать в плотскую связь надо только с целью деторождения, а не для удовлетворения похоти.
– Дураки эти ваши фанатики! Мнят себя мудрецами, а того не ведают, что боги разделили людей на имеющих пенис и вагину и для продления потомства, и для получения удовольствия! Тьфу на них! Ладно, хватит разговоров, у меня еще будет время послушать про ваши странные обычаи. Пойдем к Колонию. Прокуратору уже рассказали о случившемся, он хочет тебя увидеть...
– Подожди! Что будет потом, после церемонии? – со страхом в душе спросил Иуда.
– Официально удостоверим твое усыновление мною, и ты волен делать, что душе угодно. Можешь покинуть лагерь немедленно. А хочешь, пойдем с нами в Цезарею, где наместник держит резиденцию, место в обозе тебе предоставят. Даже заплатят за лечение раненых. Я бы предложил тебе поехать в Италию, жить в нашем родовом имении и дожидаться моего возвращения. Я уже давно отслужил свои шестнадцать лет и волен покинуть легион, как только завершатся военные действия. Лонгину предстоит носить поклажу «мула» еще тринадцать лет... Если, конечно (да не допустят боги!), ему не нанесут увечье и серьезную рану. Тогда его вычеркнут из армейских списков до окончания срока службы. Впрочем, не стоит загадывать насчет будущего, а то Юпитер разгневается. «Люди предполагают, боги располагают». А вот главное событие сегодняшнего дня я могу предсказать точно, как авгур-гадатель! Вечером мы устроим пир в честь спасения твоего брата и твоего вступления в наш род! Я постараюсь затмить твой подвиг в сознании окружающих! Ты победил Смерть, а моя щедрость поможет всем нашим друзьям и близким одолеть Фамеса – бога голода! Ха-ха-ха!
Иуда размышлял недолго.
– Я побуду еще две недели с тобой и Лонгином. Между нами выткалась незримая нить, скрученная из жизненных сил, которая привязывает его к этому свету и не дает Ангелу Смерти унести в Шеол, который вы, римляне... то есть мы, квириты, называем Гадес. Если эту нить резко порвать, мой брат умрет той же смертью, от которой был чудом избавлен. Я должен быть рядом с ним и целить его, пока наша связь сама собой не истончится и не исчезнет. Потом я вас покину, но оставлю сведения, как меня найти в случае нужды. Что касается Италии, то, возможно, я когда-нибудь и погощу в твоем... в нашем имении...
Они сделали пару шагов в направлении претория, как вдруг Серторий застыл на месте:
– Подожди! Появляться на улице или в общественном месте в одной тунике считается неприличным. Мы ведь не у себя дома гуляем, а к самому легату идем!
Примипул снял с себя и накинул Иуде на плечи солдатский плащ сагум – небольшой кусок шерстяной ткани, закрывающий оба плеча и сколотый по углам у шеи. Сам же остался в доспехах, которые, казалось, никогда не снимал, как кожу.
Внутри преторий – самая большая палатка, какую когда-нибудь видел Иуда, – был разделен перегородкой на две неравные части. Задняя служила спальней Колонию, передняя – приемной.
Середину покоя для аудиенций занимал грубо сколоченный деревянный стол. Полотняные стены обрамлялись короткими, составленными встык скамьями. По углам торчали церемониальные стражи – ликторы с «фасциями» – пучками розог, между которых были воткнуты секиры с двойными лезвиями. Они олицетворяли ничем не ограниченную в военное время власть полководца.
За столом в кресле сидел муж лет тридцати в богато украшенных доспехах. За спиной у него висел пурпурный полудаментум – узкий плащ длиной чуть ниже колен, закрывающий спину и левое плечо и сколотый пряжкой на правом плече. Крупные черты его лица были словно вытесаны из камня: квадратные челюсти, лоб, выступающие надбровья, изрядный нос, похожий на вылезающий из скалы утес. Слепоглядящие пустые глаза – тоже как у безжизненной статуи. Каштановые волосы гладко расчесаны и свисают челками. Исцарапанные гладкие щеки и подбородок подтверждали убеждение Иуды, что бритье – не только богопротивная и глупая, но еще и далекая от приятности процедура.
Судя по всему, это и был военачальник италийской армии и некоронованный властитель земли обетованной.
Перед прокуратором, словно девка на выданье перед ухажером, вертелся маленький, юркий, тоже уже не молодой римлянин в очень красивой светло-лиловой с желтым тунике. Верх головы его украшали завитые черные локоны, а низ обрамляла небольшая, тоже завитая бородка Это сразу расположило к нему Иуду: единственный из необрезанных, кто хоть как-то походит на истинного мужа. Два худых, как щепки, раба драпировали щеголя в большой, размером примерно двенадцать на четыре локтя, кусок белоснежной шерсти эллипсообразной формы, повинуясь указаниям Колония, выступавшего и в роли декоратора-костюмера. В тоне легата слышались явное недовольство и нетерпение:
– Послушай, Гай, долго я еще буду служить тебе живым зеркалом? Ты уже в третий раз меняешь способ драпировки своей тоги! Сколько еще ждать? Вон смотри, уже Серторий пришел! Тебе тоже привет, Серторий! Давай, заканчивай, Гай! Сделай свой выбор!
Иуда с ужасом понял, что понравившийся ему бородач-римлянин – это старый противник, разбивший его десять лет назад и распявший на кресте две тысячи мятежных иудеев по приказу Вара.
– Мой дорогой друг, – протянул Гай медоточивым голосом, – если достойный Гортензий, будучи всего-навсего оратором, перед своими выступлениями проводил перед зеркалом по четыре часа кряду, занимаясь туалетом и отрабатывая величественные жесты и позы, то я, недостойный, будучи все-таки легатом
[52]
и твоим заместителем, могу потратить четверть часа, дабы облачиться в главную одежду нашей нации. Мы, квириты, должны выглядеть достойно. «Владыки мира – народ, одетый в тоги», – так сказал о нас любимец Августа, поэт Вергилий.
...Носить тогу запрещалось рабам и иностранцам, она могла украшать исключительно свободнорожденных граждан Вечного города. Ее надевали при всех мало-мальски важных случаях: при посещении цирка, театра, судебного заседания, визите к патрону-покровителю или крупному чиновнику, при встречах триумфаторов.
Гавлонит воочию убедился в том, что завернуть человека в этот, казалось бы, простой кусок материи весьма сложно даже для специально обученных драпировщиков.
Сначала рабы накинули треть ткани Гаю со спины на левое плечо – так, чтобы она достигала щиколоток и закрывала всю левую часть фигуры. Остальной частью прикрыли спину и протянули ее под правой рукой вперед.
Здесь, сбоку, из внутренней стороны ткани на уровне талии скрутили жгут – балтеус – и прикрепили его к поясу туники. Затем отсюда начали укладывать ткань красивыми полукруглыми складками в так называемый «синус», который спускался до уровня колен. Далее остаток тоги перебросили через левое плечо назад так, чтобы конец ее доходил почти до земли и закрывал левую руку. Для придания складкам более красивой и устойчивой формы в края одеяния зашивались гирьки из свинца. Последним штрихом в драпировке церемониального римского плаща была складка умбо, получавшаяся благодаря тому, что первый левый конец тоги подтягивался вверх и сшивался над синусом полукруглой складкой.
