Иуда и сам чувствовал это всякий раз, когда их троицу обдавал приятный запах очередной дамы, остановившейся поболтать с Гаем.
– У нас в Иудее тоже считается благопристойным, когда женщина украшает лицо и тело благовониями и красками, – поделился он воспоминаниями с эфиопом.
– Что значит «тоже»?! Обычай краситься и белиться официально бичуется в Ахайе
[90]
и Риме как любимый шлюхами. Знаешь известный анекдот о Фрине? Когда в ее доме на пиршестве гетер, на котором присутствовали гости, затеяли игру, хозяйка приказала, чтобы все обмакнули свои руки в воду, затем провели ими по лицу и обсушили бы лицо перчатками, причем сама проделала это первая. Лица всех других, сильно нарумяненных и набеленных гетер оказались после этого в пятнах, одна только Фрина осталась еще красивее прежнего, потому что не употребляла никакой косметики. Старых и больных шлюх можно отличить по наличию на щеках чуть ли не целых горшков белил и румян. Всего чаще употребляются в этих целях свинцовые белила, а также мел. Впрочем, простые римлянки не отстают от шлюх! Любовники дарят своим содержанкам ящички с благовонными мазями. К косметическим приемам «луп» принадлежат также искусственное соединение бровей, подмалевывание глаз различными черными и даже желтыми красками, обычай наклеивать мушки для красоты...
Их разговор бесцеремонно прервал вернувшийся легат. Он отдал Мнемону маленькую восковую таблицу.
– Сохрани адрес шлюшки, а то я могу потерять. Потом мне вернешь. Ладно, отдали дань традиции, теперь пришла пора развлечься по-настоящему. Пойдем в театр!
– Чего это Гая потянуло на зрелища? – поинтересовался Иуда у эфиопа.
– Разохотился с матроной, которая одна из всех оказалась в паланкине, а остальные пришли пешими, – ухмыльнулся «человек с обожженным лицом». – А ему одной мало. Куртизанка же с браслетами отложила свидание по какой-то причине. Вот наш доблестный легат и ищет свободную вульву, как кобель – суку в течке...
В отличие от эпизода с баней, теперь вождь Ревностных сразу догадался, тяга к какому именно искусству стала вдруг обуревать шалопутного патриция. Римские, да и греческие театры в те времена были чем-то вроде лупанариев, с той только разницей, что труженицы обычных публичных домов предварительно не танцевали, не пели и не играли на музыкальных инструментах.
Связь искусства и разврата в наше время несколько завуалирована, поэтому любовные похождения «звезд» так шокируют публику. Проституция, утратив священный характер и перейдя из храма на панель, из древнейшей профессии превратилась в прибыльное, хотя и малоуважаемое ремесло. В классической же древности, наоборот, художественный элемент достиг наибольшего развития и откровенной открытости именно у проституток.
Прежде всего это относится к гречанкам. Обитательницы гинекеев влачили существование в Элладе так же скучно и замкнуто, как и их товарки в восточных гаремах, не получая почти никакого умственного и художественного образования. Последнее было предоставлено практически всецело женщинам, жившим публичной жизнью (а для эллинок существовало только публичное распутство), – следовательно, исключительно гетерам, танцовщицам и музыкантшам. Недаром одним из худших завуалированных оскорблений в Греции и Риме считалась фраза: «В игре на цитре и танцах она более образованна, чем это вообще подобает приличной женщине».
Таким образом, не говоря уже о гетерах, часто обладавших высоким умственным развитием и художественным образованием, обыкновенные музыкантши, игравшие на флейте или цитре, певицы и танцовщицы воспринимались окружающими как заурядные шлюхи. Они показывали свое мастерство во время пиршеств, когда на присутствующих оказывали действие винные пары, вызывающие вакхический экстаз. Поэтому их в дополнение к основным профессиям обучали искусству эротики, и сводники отдавали «образованных женщин» внаймы.
В Риме, как убедился Иуда за время своего не очень долгого пребывания, дамы из мира искусства были почти исключительно проститутками. «Всякая танцовщица продажна». Эта пословица италиков ни разу не была опровергнута действительностью.
Пляски вместе с пением превращались в могущественные средства полового возбуждения. Танцовщицы сбивались в группы под управлением сводников с одной целью – получать большое вознаграждение за мастерство своих ног, а еще большее – за сладость своих вульв.
Почти все они приезжали с Востока – из Греции, Египта или Азии – и очень скоро приобретали громкую известность в Риме своей опытностью в тайнах сладострастия.
Иудея поразило, что римские эдилы, строго следившие за нравственностью простонародья, спокойно разрешали «дамам искусства» совмещать сразу все свои ремесла. Секрет их неприкасаемости оказался очень прост: искусницы-самопродажницы появлялись только в жилищах знати или просто у богатых людей к концу пиров, в разгар оргий. Туда блюстители нравов не смели соваться.
Среди «дам искусства» различались салтарисы, фидицины, тубицины, то есть танцовщицы, флейтистки, а также театральные актрисы. Иудей доселе не представлял себе, до какой степени бесстыдными могут быть телодвижения, к которым они прибегали, изображая мимикой, под звуки инструментов, различные фазы любви.
На долю некоторых проституированных артисток, как и тысячелетия спустя, выпала особая честь. Их любили знаменитые воины, поэты и общественные деятели. Их ложа разделяли Овидий, Катулл, Проперций, Тибулл, Цицерон и сотни других выдающихся граждан Рима. Но вообще куртизанки и «дамы искусства» никогда не играли в Вечном городе видной роли в общественных делах, как в античной Элладе, в средневековой и современной Европе.
Сразу с форума Гай повлек своих спутников на выступление прославленных иберийских танцовщиц из испанского города Гадес Евреи знали толк в плясках, и Иуда не верил, что ему могут понравиться какие-то чужеземки. Но, глядя на девушек, он признал, что те пользуются заслуженной славой. Испанки невероятно соблазняли, приводя свои бедра в сладострастное дрожательное движение. Даже врага женщин, Ипполита, они могли бы довести до высшей степени возбуждения, выразился о танцовщицах Гай.
Гавлонит особенно поразился тому, что их одежды, полускрывающие гибкие тела, делали артисток куда более желанными для мужчин, чем если бы они были совершенно нагими, как посетительницы римских терм, о которых Иуда не мог вспомнить без содрогания.
Труппа из Гадеса покинула сцену, и тут же началось представление, изображавшее похищение сабинянок. Ишкариот ожидал, что сцены этого массового изнасилования – одного из самых любимых квиритами эпизодов своей истории – будут показаны с натуралистическими подробностями: настоящими убийствами и совокуплениями. На самом деле дальше боев тупыми мечами, обнажения интимных частей тела и парада на сцене голых блудниц дело не пошло. Зато специальный глашатай по ходу пьесы вслух подробно описывал прелести актрис, указывал их местожительство и цены, которыми оплачивались ласки красавиц.
Сравнительная невинность спектакля была компенсирована в глазах Гая последовавшим сразу за финалом богоугодным действом. Актрисы, мимистки, танцовщицы, флейтистки, певицы разобрали всех мало-мальски богатых клиентов и приступили к своему второму, единому для всех ремеслу. Шлюх было так много, что, не помещаясь во внутренних комнатах театра, они заняли места на сцене и авансцене, чтобы быть больше на виду у зрителей, даже не собирающихся уйти из храма искусства после окончания спектакля. Гай, оголившись, с удовольствием принял участие в новой постановке, не стесняясь публики. Оставшийся рядом с иудеем эфиоп прокомментировал это зрелище на удивление немногословно:
