— Они не послушаются, так как боятся за мою жизнь. Только что три негодяя, самозванно обрядившиеся чаушами, хотели предательски убить меня…
— Это не самозванцы, а султанские палачи! Как осмелился ты отвергнуть шелковый шнурок, презреть высочайшую волю!
— Величайший из великих Мехмет Третий в твоем присутствии, валидэ-султан, поклялся никогда не лишать меня жизни. Я не сомневаюсь в слове падишаха. Шнурок — уловка, придуманная моими недругами.
— Мой царственный сын скончался три часа тому назад. Шнурок послала я!
— Чем же верный слуга прогневал свою госпожу, что она решила обречь его на погибель? И главное, имеет ли она право своим именем казнить и миловать знатных людей государства?
— Не вообразил ли ты, глупец, что находишься при гяурском дворе? В Серале опал и понижений по службе не бывает, наказание одно — смерть! И разве должен падишах отчитываться перед подданными, за что он их карает и милует?! Поистине твоя наглость не знает пределов! Я приказала тебя удавить именем султана Ахмета!
— Осмелюсь возразить, что я не слышал ни указа о смерти падишаха Мехмета Третьего, ни фетвы о воцарении Ахмета. В глазах войска и народа он пока еще не султан, а претендент на престол. Уверена ли ты, что все его братья присоединились к праотцу Ибрахиму?
Искандар ударил в самое уязвимое место. Фатима помрачнела. Палачи не сумели найти Ису, сына испанки, и Джема, рожденного от персиянки. Оба еще юноши, оба дружат с Искандером. Если их не отправить к шайтану, повторится история с другим царевичем Джемом, из-за которого так намучился, так поистратился Баязет II. Или неприятность с братьями Мурада II, которых тоже не успели вовремя прикончить. Как и тогда, начнется междоусобица. А вдруг именно гениш-ачерас спрятал Ису и Джема? Надо выпытать, а уж потом его казнить.
— Ладно. Искандар-бег, объясню, почему велела поднести тебе шнурок. Вспомнила твоего тезку, которому ты тщишься подражать…
— Зулькарнайна?
— Нет, второго. Расскажи-ка мне о нем…
— Албанский князь Георгий Кастриот еще ребенком стал заложником у султана Мурада Второго, сделался его любимцем и непобедимым военачальником, за что удостоился прозвища Искандар-бег или, как его называли европейцы, Скандербег…
— А потом презренный предатель украл у великого визиря государственную печать, с ее помощью обманом захватил несколько важнейших крепостей, создал собственное войско, выгнал нас из Албании и в течение тридцати лет громил отборнейшие османские армии, не давал грозному Мехмету Фатиху двигаться дальше, на Страны Золотого Яблока! Кстати, тебя приветил тоже султан Мурад, только Третий. Зловещее совпадение, а? Я же хочу, чтобы мой внук унаследовал от Мехмета Завоевателя все, кроме его многочисленных позорных поражений от Скандербега.
Искандара распирало горькое отчаяние, хотелось даже завыть. Злая ирония фортуны! Бессмысленность! Его подозревают в том, от чего он отказался ценою христианской веры, родины и чести!
— «…Клянусь душой и тем, кто образовал ее, и тем, кто вдохнул в нее злобу, и благочестие…». Я не собирался и не собираюсь идти по стопам Скандербега! Я бы мог давно сделать это, подняв восстание в Греции или присоединившись к анатолийским джеляли. Я хочу стать для нового султана тем, кем был для Мехмета Завоевателя его великий визир Махмуд-паша, сын серба и гречанки, для Селима Второго — садразам Мухаммед Соколли. Правой рукой повелителя — не больше!
— Твои слова лживы. Ты велел распространять слухи, будто станешь вторым Зулькарнайном. Меня это тоже не устраивает. Пусть Ахмет сам завоюет мир. До древнего царя тебе далеко. Против Ахмета ты вообще ничто. Однако арабы не зря говорят: «Нельзя пренебрегать врагом, если даже он ничтожен». Ты опасен, а потому умрешь!
…Арабы еще и другое весьма точно подметили: «Я сидел развалившись, и болтливость мне повредила». Надо спасаться…
— Инч Алла! Как ошибается госпожа! И все равно я с готовностью исполню ее волю — когда Ахмет станет султаном и подтвердит ее приказ. А пока что не могу позволить лишить меня жизни. Я служу Османской династии, кто бы ее ни представлял: Ахмет или его братья. Знай же, госпожа, что йени-чери перевернули котлы! Кроме меня никто не остановит их марша на Сераль!
Настал черед Фатиме побледнеть.
Янычарские котлы являлись для орт тем же, чем серебряные орлы для римских легионов или знамена для современных армий — символами боевого братства и доблести. Если «новое войско» переворачивало котлы, стены Сераля дрожали.
Йени-чери участвовали в заговоре против Мурада I, во главе которого стоял один из царевичей.
Мехмету I они помогли убить брату Ису, а сыновьям этого падишаха, братьям Мурада II, наоборот, спастись бегством.
Гвардия принесла победу Баязету II сначала в схватке с братом Джемом, потом с восставшими сыновьями. Она же лишила его трона, взбунтовавшись против него под предводительством сына Селима I, не зря заслужившего прозвище Явуз (Суровый).
Янычарские ятаганы расправились с сыновьями Сулеймана II Великолепного, обеспечив престол Селиму II.
Историю дворцовых переворотов Фатима знала прекрасно. Так что худшей новости Искандар вряд ли мог сообщить!
Сам он тоже чувствовал себя неуверенно. Телохранители и мазулы сражаются хуже, чем его испытанные в походах йени-чери, но врагов куда больше. А главное, на него самого направлены десятки стволов. Уцелеет ли он в схватке, прежде чем орты придут на подмогу? И даже если потом йени-чери презрят посулы Фатимы, не прельстятся на обещания наград и почестей, растопчут ее и Ахмета, Искандару с того какая корысть? Он уже будет мертв…
Фатима словно угадала его мысли:
— Мне кажется, у нас найдется, что сказать друг другу без лишних ушей. Пусть наши слуги остаются тут, а мы вдвоем пройдем в тронный зал и побеседуем.
Искандар колебался недолго: терять нечего. Вряд ли Фатима заранее предвидела такое сопротивление и приготовила ловушку еще и в тронном зале. Зато у него появится больше шансов расправиться со старухой.
— Не тщи себя надеждой прирезать меня, самому оставшись в живых, — предупредила Фатима, доставая из-под одежды пистоль. — Я помню, ты умелый воин, метко кидаешь кинжал. Но пуля быстрее клинка.
— И ты учти, госпожа, никакая пуля не убивает сразу, даже попадая в сердце.
— Намекаешь, что успеешь расправиться со мной и после выстрела? Возможно. Я не нажму курок, если ты не нападешь. Нам обоим нужна жизнь. Но нам обоим нужна и власть. Я первой захватила ее, ты пытаешься вырвать трон из рук моего внука. Или когда-нибудь попытаешься. Я должна обезопасить династию, обезвредив тебя…
— Если я поклянусь, что не стану покушаться на престол и буду верным слугой Ахмету, ты мне поверишь?
— Нет. Клятвы и обещания держат только простолюдины, для владык обязательств и договоров не существует. Ты ведь не станешь полагаться на мое обещание сохранить тебе жизнь, если ты утихомиришь йени-чери?
