В приемном зале висел красный занавес. Перед ним на кресле «лохань» восседал человек. Даже не успев его разглядеть, Хуа опустился на колени и коснулся лбом пола, как подобало по этикету.
— Встань и приблизься, — услышал он слабый надтреснутый голосок.
Хуа поднялся, взглянул — и застыл от изумления. Перед ним сидел старик — древний, хрупкий, крошечный, иссохший. Совсем не похожий на того мощного, полного здоровья и жизненной силы господина с искаженным похотью и гневом лицом, коего он некогда встретил в дедушкином доме в Чжэнчжоу. Кожа — прозрачная и сморщенная, как пергамент. Космы редкой седой бородки свисали на расшитый, богато украшенный шелковый халат. Яшмовый обруч на поясе, драгоценности, мерцающие на шляпе. Туфли с вышивкой, на толстой подошве. Ногти в ножнах — длиной почти в четыре цуня.
[197]
Хуа быстро повел глазами туда-сюда, оценивая обстановку, в которой предстоит сражаться. Вдоль стен кабинета и на столиках расставлены редкостные вещи. Диск «би» — символ неба с отверстием в середине, означающем солнце. Прямоугольный блок «цун» с цилиндрическим отверстием — олицетворение земли. Очень хорошая коллекция седел. Об их ханьском происхождении свидетельствуют невысокие бронзовые и золоченые луки, длинные сиденья, стремена с круглым основанием и узкими дужками, украшенные прорезными и чеканными изображениями драконов, змей, мелких цветов, инкрустированные цветным перламутром, расцвеченные перегородчатой эмалью. С седлами соседствует оружие.
Хуа повернул взгляд к креслу — и замер: рядом на особой подставке лежал прямой меч невиданной красоты. Рукоять с золоченой литой оправой, с прорезными узорами, четырехугольная, со сглаженными гранями. На месте перекрестья — обычная для ханьского холодного оружия овальная гарда — щиток, защищающий руку. Ножны украшены нефритом. Вот он, «меч тысячи буйволов», поразивший моего отца! Над клинком стоял флажок, выдававшийся, подобно топорику, вместо верительных грамот послам и полководцам.
— Долго еще будешь пялиться по сторонам? — прервал его размышления недовольный голос. — Говори, с чем пришел!
— Простите, ваше сиятельство, мое провинциальное замешательство. Я ослеплен увиденным в вашем доме богатством и великолепием. Покорнейше прошу разрешения приблизиться поближе…
— Это еще зачем?
— Пославшие меня велели предупредить, что ваш секретарь и некоторые телохранители подкуплены, они станут подслушивать. Поэтому я должен прочитать сообщение перед вашим ухом…
Хун Хсиучуан горестно вздохнул. Такова уж печальная судьба сильных домов — везде бдят глаза и торчат уши паучков-хищников, ловящих добычу для Божественной Паутины. Вот и приходится пренебрегать предосторожностями, испытывать неудобства, чтобы сохранить хоть какие-то личные секреты. Сейчас, скажем, надо подпускать близко к себе грязного монаха, ощущать на ухе брызги его слюны, нюхать смрад из его рта… А что поделаешь, иначе тайна раскроется.
В то же время гонца надлежит держать на безопасном расстоянии. На костяшках его кулаков набиты подозрительные мозоли, видать, не новичок в цюань-шу. Что ж, попытаемся убить двух птиц одним камнем.
— Цай Ю! — позвал сановник.
Тут же появился секретарь, явно подслушивавший за дверью.
— Ты и телохранитель Шэн покиньте приемную. Находитесь в переднем зале. Если услышите подозрительный шум, немедленно бросайтесь сюда. Повинуйся!
Цай Ю попятился назад и исчез. Хун взял меч, обнажил его и вытянул вперед.
— Приблизься и упрись горлом в острие. При малейшем подозрении я проткну тебе глотку. Рот прикрой ладонями, дабы не осквернять меня своим гнилостным дыханием. Не вздумай напасть, я отлично фехтую. И все мои охранники — носители флага.
[198]
Излагай послание.
Почувствовав, как острие оцарапало ему кадык, Хуа То сглотнул комок в горле, восстановил душевное равновесие, поднял руки ко рту, так что предплечья оказались по обе стороны лезвия. Вельможа держал меч умело — согнутой рукой, уперев локоть себе в живот. Жаль. Если бы рука была вытянута, она бы вскоре устала и не могла бы сделать быстрый выпад. Тогда оружие представляло бы меньшую опасность.
В Шаолине, развивая скорость, послушников учили ловить голыми руками ядовитых змей и опускающийся на голову разящий клинок. То решил применить великое искусство «Хватать молнию даосскими ладонями». Однако сначала надо отвлечь внимание врага. В схватке это лучше всего делать душераздирующим воплем. Тут же повышать голос нельзя, примчатся стражники.
Самообладание врага разрушается громким криком, власть разума над телом — непонятным словом. Ум отвлекается на разгадывание затемненного смысла и перестает управлять телесными членами.
— О сиятельный, послание начинается так: «Человеческий укус столь же опасен, как укус бешеной собаки».
— Что-что? — спросил донельзя удивленный сановник, и в этот миг Хуа шлепком сдвинул ладони, зажал между ними плоское лезвие, отвел корпус вправо и руками изо всех сил дернул назад и за себя. Старик от неожиданности привстал из кресла и выпустил меч. Мягко роняя оружие на пол, То острым носком сандалии ударил врага в горло — снизу вверх по дуге. Хун Хсиучуан обмяк, как проткнутый костью рыбий плавательный пузырь.
Безопаснее всего было бы прикончить обидчика и уйти. Хуа То не мог так поступить. Слишком долго он готовился к этой встрече, чтобы позволить себе отомстить столь неизобретательно и безвкусно. Сильными ударами по мышцам монах обездвижил врагу руки и ноги. Быстро снял с себя веревку, служившую поясом, обернул вокруг горла старика, скрутил в жгут. Теперь он мог легким движением перекрыть дыхание вельможе и лишить его голоса.
Хун очнулся, попытался крикнуть. Монах крутанул веревку — из горла сановника раздался только слабый болезненный хрип.
Продышавшись, Хун сипло зашептал:
— Кто послал тебя?
— Духи загубленных тобой отца, матери и дедушки, — зловеще прошипел ему в лицо То. — Помнишь семью ханьлиня из Чжэнчжоу?
Черты вельможи исказились от страха.
— Есть закон Чжунго: за одно преступление дважды не наказывают. Даже удары, полученные во время допроса, засчитываются после исполнения приговора. Сын Неба уже покарал меня за мои прегрешения, я лишился поместий, долго пребывал у полей и рек, прозябаю в опале…
— «Прозябаешь» в своем дворце среди неги и роскоши! Каждый день пьешь вино, скандируешь стихи, любуешься цветами. От такой «кары» и я бы не отказался! Нет, я сделаю с тобой то же, что ты приказал сотворить с моим дедушкой. Жаль, что я не порадуюсь твоим крикам — на них сбегутся твои сторожевые псы. Посмотри внимательно на меня, слушай мой голос — это последнее, что ты видишь и слышишь, живой труп! Ты долго будешь гнить заживо, вряд ли у тебя хватит мужества уморить себя голодом, как это обещал сделать мой дедушка! Говори, он сделал это?
