В течение нескольких дней шли непрерывные дожди, и Дворец блистательной добродетели промок от сырости. Мы чувствовали себя так, сложно живем в большом гробу. Рядом с кроватью Его Величества был воздвигнут временный трон, поднятый на небольшое возвышение. Все большее число министров требовали себе экстренных аудиенций. У них был такой вид, словно они уже потерпели поражение. На этикет больше никто не обращал внимания, люди громко кричали и ругались в присутствии императора. Некоторые выходили без разрешения посередине дискуссии. С границы приходили сведения об ураганных артиллерийских и ружейных обстрелах. Полулежа на стуле, император читал последние сводки. Лихорадка снова к нему вернулась. Евнухи постоянно обкладывали его тело и лицо мокрыми полотенцами. Пальцы его дрожали, и он едва мог переворачивать страницы.
Через два дня начали приходить известия о поражении. Первым пал верхний северный форт, взятый после интенсивного обстрела вражескими орудиями с разных сторон. Сянь Голинчин докладывал, что поражение обусловлено тем, что снаряды подожгли пороховые склады, которые взорвались.
21 августа Сянь Голинчин окончательно капитулировал, и все форты Дагу пали. Дорога на Пекин была открыта. По сведениям, союзники находились уже в двенадцати милях от столицы. Прибыли подразделения генерала Шэн Бао, но повлиять на ситуацию они уже не могли. За день до этого генерал потерял свою последнюю дивизию.
Чиновники сновали на аудиенции, как вырезанные из бумаги персонажи театра теней. Их ритуальные слова с пожеланиями Его Величеству долголетия потеряли всякий смысл. Висящая в воздухе сырость казалась осязаемой на ощупь. По всему саду в огромных количествах повылезали жабы. Казалось, они вообще потеряли способность двигаться. Я приказала евнухам убрать жаб хотя бы с дорожек, но через час они снова высыпали повсеместно и в тех же несметных количествах.
Генерал Сянь Голинчин стоял на коленях перед Его Величеством Он молил о наказании, которое ему было даровано. Он был лишен всех своих званий и отправлен в ссылку. На прощание он обратился к Его Величеству с просьбой, не выслушает ли он его последний совет.
— Разрешаю, — пробормотал в ответ Сянь Фэн.
— Скоро полнолуние... — начал было Сянь Голинчин.
— Ближе к делу, — нетерпеливо перебил его император, подняв глаза к потолку.
— Я... — Дрожащими руками генерал вытащил из внутреннего кармана своего платья тонкий свиток и передал его главному евнуху Сыму.
Сым развернул свиток и показал его императору.
— Поезжайте в Ехол, — прочитал тот и обернулся к генералу. — Что ты имеешь в виду?
— Поезжайте на охоту, Ваше Величество, — пояснил Сянь Голинчин.
— На охоту? Ты полагаешь, что у меня сейчас есть настроение охотиться?
В ответ Сянь Голинчин осторожно объяснил: пришло время покинуть Пекин и забыть о соблюдении приличий. Генерал предлагал императору воспользоваться традиционными охотничьими угодьями в Ехоле в качестве временного прибежища на период бегства. По мнению генерала, ситуация стала необратимой: Китай пал. Враги со дня на день арестуют Сына Неба и лишат его всех привилегий.
— Орхидея, — простонал Его Величество, пытаясь сесть, — подойди сюда, у меня что-то с грудной клеткой. Словно там полно семян, которые вдруг все собрались прорасти. Когда я дышу, то слышу, как по ним гуляет ветер.
Я начала мягко массировать его грудь.
— Так вы соглашаетесь ехать на охоту? — настойчиво переспросил Сянь Голинчин.
— Если ты мне не верить, можешь сама дотронуться до живота. — Его Величество словно бы не слышал слов генерала. — А теперь постучи. Ты услышишь пустой звук.
Мне стало жаль Сянь Фэна, у которого не было слов или понимания того, что с ним происходит. Гордость ему изменяла, хотя смотреть на себя иначе, как на господина вселенной, он все равно не мог. Он попросту не знал, как может быть по-другому.
— В таком случае я прикажу подготовить охотничий дворец, — сказал Сянь Голинчин и, пятясь, вышел из зала.
— А за кроватью завелась крыса! — истерически вскрикнул Его Величество. — Она сделала себе нору из всяких тряпок и вывела там крысят! В моем дворце полно крыс! Чего же ты ждешь, госпожа Ехонала? Ты собираешься ехать вместе со мной на охоту в Ехол?
Я лихорадочно думала. Неужели у нас нет другого выхода, кроме как покинуть столицу? Оставить страну варварам? Мы уже потеряли порты, крепости и береговые укрепления, но мы не потеряли свой народ! Если народ с нами, то нам просто необходимо остаться в Пекине, чтобы, когда подойдут варвары, оказать им сопротивление.
Будь император Сянь Фэн сильным человеком, он бы вел себя по-другому. Он бы стал образцом для других и повел народ на войну. Он бы сам поехал на границу и там сражался! И если бы даже он там умер, то все равно китайская честь и его имя были бы спасены. Но император не был сильным человеком.
К обеду приехала Нюгуру с Тун Чжи. Несмотря на погоду, мальчик выглядел здоровым и веселым и в своей белой шубке напоминал крепко скатанный снежок. Его покормили голубиным мясом с тонкими ломтями поджаренного хлеба, и он тут же затеял с Ань Дэхаем игру, называемую «Привяжи — развяжи». Сянь Фэн наблюдал за сыном, лежа на кровати. Он тоже смеялся и подзадоривал ребенка смелее наступать на евнуха. Я решила, что наступила подходящая минута для разговора.
— Ваше Величество! — начала я, стараясь ничем не выдать своей запальчивости. — Не кажется ли вам, что дух народа окончательно будет сломлен, если император... его покинет? — Я чуть было не сказала «сбежит». — Дракону нужна голова. Опустевшая столица подтолкнет многих к воровству и разбоям. В период династии Хань император Чу Веньван тоже решил скрыться на время государственного кризиса, и в результате он потерял уважение своего народа.
— Как смеешь ты делать такие сравнения! — рассвирепел император, выплевывая на пол чайные листья. — Я решил уехать ради безопасности своей семьи, включая тебя, между прочим!
— Мне кажется, что демонстрация народу нашей силы — сейчас самая важная задача для выживания страны, — мягко возразила я.
— Я не собираюсь сейчас это обсуждать. — Его Величество позвал сына и сам начал с ним играть. Тун Чжи громко смеялся, прятался от отца под стулом.
Я не обращала внимания на Нюгуру, которая жестами указывала мне на неуместность этого разговора
— Если бы с такой ситуацией столкнулись дед Тун Чжи или его прадед, то они бы остались, — твердо продолжала я.
— Да, но они не сталкивались с такой ситуацией! — снова вспылил Сянь Фэн. — Они сами вызывают во мне негодование, потому что именно они оставили мне в наследство такой хаос. Когда в 1842 году началась первая Опиумная война, я был всего лишь ребенком. И после смерти отца не унаследовал ничего, кроме неприятностей. Сейчас я не могу думать ни о чем другом, кроме как о тех контрибуциях, которые нас принуждают платить. По восемь миллионов таэлей каждой стране! Откуда мне их взять?
