А случилось это 15 февраля 1458 года.
Вот так постепенно я подошел в своем рассказе к той дате смерти великого Московского князя Василия Васильевича Темного, а в связи с этим и вступления на престол Ивана Васильевича, что привело к тому, что наша Тверская княжна Марья стала полноправной и законной великой Московской княгиней.
Филимон рассказывал мне, что между супругами царит полное согласие, оба они молоды и переполнены любви друг к другу.
Незаметно в молитвах и постах протекли мои годы, и сейчас в начале апреля 1466 года, когда я пишу эти строки, я могу рассказать лишь об одном интересном событии, которое недавно имело место в моей жизни.
Несколько месяцев назад пришли ко мне в пустынь двое юных еще совсем монахов — Симон и Елизар, на редкость образованные, умные и славные молодые люди.
Они скрашивают дни моей старости (мне уже семьдесят шесть), и мы проводим немало времени в разнообразных богословских беседах и спорах.
Я очень надеюсь, что мне удастся воспитать из этих молодых людей достойных преемников, и если они приложат определенные старания, быть может, мне с их помощью, как и с помощью других братьев, поселившихся в пустыни, мне удастся превратить нашу небольшую пустынь в настоящий монастырь.
Сегодня, 21 апреля 1467 года, я прерываю свое повествование и продолжу его завтра вечером.
С утра мы наметили серьезный богословский спор с моими молодыми собратьями Симоном и Елизаром о посланиях пророка Исаии…
…Мне было тогда восемь лет… Да-да, мой день рождения 29 апреля и я помню… как был взволнован грек Микис, когда до нас именно в этот день дошло известие что 22 апреля внезапно скончалась совсем еще молодая великая княгиня московская Марья, и Микис тогда даже заплакал… Я еще удивленно подумал: почему он так близко к сердцу принял эту далекую смерть, когда у нас каждый день гибнут и умирают люди… Неужели это все же тот Микис — первый охранник великой княгини… Как он оказался в Диком поле?..
На этом рукопись из первого (старого) ларца заканчивалась.
… Она обрывается как раз за день до этого события… Что-то помешало Ионе продолжить на следующий день вечером, как он собирался… И еще что-то тут есть… Странное… Что-то знакомое… Елизар… Симон… Елизар Бык? Но он купец и ничего в нем нет монашеского… Это распространенное имя…
Медведев некоторое время напряженно размышлял, пытаясь ухватить нить какой-то ассоциации, которая возникла где-то в глубинах подсознания, но так ничего не отыскав, вздохнул, зажег новую свечу и взял четки с ключиком, чтобы открыть второй ларец…
Глава восьмая
ПОСЛЕДНЯЯ РУКОПИСЬ СТАРЦА ИОНЫ
Февраль, 1480,
Ольшанский замок
Сейчас, когда память, наконец, вернулась ко мне полностью, я в этой мой последней рукописи попытаюсь сложить воедино все отрывки записей, которые я вел в последние годы, медленно и постепенно, с молитвой, фрагмент за фрагментом, восстанавливая свое прошлое, которого не было у меня почти двадцать лет…
Наверное, я один из тех редких людей, которые родились дважды.
Теплым весенним днем 1467 года я открыл глаза и увидел себя лежащим у придорожного креста на едва пробившейся молоденькой весенней травке. Рядом со мной лежала старинная икона, а надо мной склонился рыцарь в блестящих на солнце доспехах, каких давно уже не носят, и вначале я подумал, что нахожусь уже на небесах, а надо мной склонился один из ангелов.
Однако позади рыцаря стояла группа вооруженных людей, одетых вполне современно, и я понял, что все еще не покинул землю.
— Что с тобой, старче? — ласковым голосом спросил рыцарь.
А я только смотрел на него и не мог ничего ответить, потому что у меня отнялась речь, и, как оказалось позже, не только речь.
— Кто ты? Как зовут тебя? — по-прежнему ласково спрашивал рыцарь.
И тут к своему неописуемому ужасу я вдруг обнаружил, что совершенно ничего о себе не знаю: ни кто я, ни как меня зовут, ни что было прежде; одним словом я чувствовал себя так, будто сию минуту родился на свет, только не младенцем, а дряхлым седобородым старцем.
Одно только имя вдруг всплыло в моей памяти яркой вспышкой, и я, едва шевеля одеревеневшими губами, прошептал:
— Иона.
И это было все, что я знал о себе.
Благородный князь Ольшанский, ибо это был он, взял меня на руки и нес пешком пока его оруженосец Ваня вел коня на поводу.
Так мы пришли в маленькую деревушку и, из разговора, я понял, что мы находимся где-то между Изборском и Псковом, что идет какая-то война, и что Ольшанский возвращается откуда-то к себе домой.
Хозяева дома в деревне обогрели меня, накормили и напоили лечебными отварами. К вечеру я почувствовал себя лучше, но как ни силился хоть что-нибудь вспомнить, ничего не получалось. Память полностью покинула меня.
Видя мое столь тяжкое состояние, князь Ольшанский, добрый и сердечный человек, решил задержаться на ночь и велел отыскать кибитку, чтобы утром двинуться вместе со мной в свои родные Ольшаны.
Из нашего разговора он понял, что я в силу каких-то необъяснимых причин полностью лишился памяти: не знаю, кто я, откуда и как здесь оказался.
Ольшанский предложил мне погостить в его замке, в родных Ольшанах до тех пор, пока, быть может, мой разум восстановится, а если этого не случится, то он заранее приглашает меня жить у него столько, сколько я захочу, так как, будучи человеком набожным и глубоко верующим православным христианином, он с уважением относится к монашескому сану, а по моей одежде, длинным волосам, отросшей бороде и четкам зажатым в руке, можно было предположить о моем призвании служению Господу.
Вышло так, что мы еще не успели приготовиться ко сну, как хозяин радостно сообщил, что нашлась для меня повозка, и что она уже стоит во дворе.
У меня запершило в горле, я выпил глоток воды — обыкновенной колодезной воды — и вдруг перед моим взором ясно и отчетливо предстала картина: целая армия ливонцев проходит через деревню, врывается в дом, где мы находимся и, не слушая страшных криков малых детей, убивает всех подряд, в том числе воинов князя Ольшанского и, наконец, его самого, несмотря на мужественное и отчаянное сопротивление до последнего мига. В том момент, когда в моем видении меч ливонца пронзил насквозь мое сердце, я громко вскрикнул и очнулся.
Князь Ольшанский бросился ко мне, спрашивая, что случилось, а я лишь мог сказать ему следующее:
— Князь, нам всем необходимо немедленно покинуть этот дом. И пусть так же все жители деревни покинут ее, потому что после полуночи сюда придет огромная армия ливонцев, и все будут убиты.
Князь Ольшанский слегка изменился в лице, перекрестился и отдал распоряжение своим людям посадить меня в возок, и всем, не теряя ни минуты, покинуть деревню.
