Из всех этих многочисленных слухов и досужих домыслов Джозеф все же сумел вынести для себя много замечательного и полезного, например, что Блай с честью справился с тяжелым испытанием. Адмирал, не на шутку озабоченный здоровьем своей команды, дабы справиться с болезнями и цингой, которая угрожала матросам, всякий день раздавал им фрукты и с целью укрепления духа завел на корабле скрипача, заставляя матросов отплясывать. Джозеф не только усвоил этот полезный опыт, но и пропагандировал его везде и всюду, не забывая применять на практике. Конечно, физических упражнений на ферме всем работникам и без того за глаза хватало. С фруктами же дело обстояло не слишком обнадеживающе. Зачастую они добавлялись в пойло крупному рогатому скоту и свиньям, в особенности после Рождества, дабы дать подкормку животным. Сами же работники употребляли их исключительно в качестве добавки к нищенскому столу, когда другие продукты заканчивались. Однако Джозеф ввел фрукты в обязательный ежедневный рацион, заставляя свою жену и дочь хрустеть яблоками и грушами с такой же завидной регулярностью, что и читать «Отче наш».
Мэри ловко поддергивала подол тяжелого платья, проворно взбираясь по крутой, извилистой лесной тропинке, пригодной разве только для горных коз. Как утверждал Вордсворт, все очарование девушки, привыкшей к постоянным физическим упражнениям, к простой диете и живительно чистому горному воздуху, напоенному морской прохладой, происходило именно от того самого места, в котором она родилась, от людей, с какими доводилось ей общаться, и от того простого образа жизни, который она вела, и именно эту жизнь он считал основой романтизма.
— Ты всегда так замечательно выглядишь, — заметила Китти, она и раньше, бывало, частенько такое говаривала. Однако Мэри, как и прежде, не обратила на ее слова ни капли внимания: пусть и не совсем, но она уже давно привыкла к комплиментам в свой адрес. — Твои щеки, Мэри, точно дикие розы: этакие розовые лепестки — дунешь, и улетят.
Гармония самого леса, по которому Мэри шла, та радость, что она испытала во время своей прогулки, пошли на пользу ее здоровью и в самом деле обнаружили в ее характере самые прекрасные черты, какими девушка обладала. Однако такой незамысловатый комплимент вызвал на губах Мэри лишь легкую улыбку, и слава Богу, поблизости не было ни единой живой души, и никто не мог подслушать их разговор, — впрочем, что с того? Китти всегда считалась сумасшедшей.
Хижину, в которой она сейчас жила, выстроил какой-то дровосек больше трех лет назад, и, надо заметить, сделал он это на совесть. С того самого времени у деревьев, что росли вокруг хижины, были аккуратно подрезаны ветви, и теперь они создавали зеленый шатер над ее жилищем. Стоял он особняком среди множества пней, которые точно каменные ступени некоей террасы взбирались вверх по склону холма до самого порога избушки. Мэри опустилась на один из таких пней, Китти — на другой. Мэри вручила женщине свой сверток с едой и угощениями. Радостно кивнув, Китти с благодарностью приняла его. Она тут же принялась рыться в подарках, надеясь, что ее покровительница сумела тайком принести ей пакетик табаку.
— О, добрая Мэри, благословенная Мэри, Мария, дева Мария, ты такая славная девушка!
Мэри невольно поморщилась. Пожалуй, не стоило с такой страстью благодарить ее за какой-то скромный пакетик табаку, взятого из запасов отца. Китти вытащила глиняную трубку и набила ее бережно и умело.
— Мы тебе памятник поставим, Мэри.
— Пожалуйста, Китти. Кури свою трубку и радуйся. А уж после мы поговорим.
Китти сделала с десяток осторожных затяжек, а затем мягко придавила подушечкой указательного пальца тлеющий табак.
— Приберегу, — объявила она. — До тех времен, когда похолодает. Хорошая ты девушка, Мэри. Хорошая девушка.
Каждые несколько лет Китти приходилось со всем своим скудным скарбом перебираться из одной хижины в другую. Дровосеки никогда не разрушали те временные жилища, которые строили для себя на весь сезон рубки деревьев. В сущности, такая бережливость отнюдь не была свойственна Людям подобного толка, и их стремление оставить после себя дом объяснялось гораздо проще: существовало некое, весьма устойчивое суеверие среди дровосеков, предписывающее водить дружбу с деревьями, а стало быть, не разрушать дома, которые на всю весну, лето и осень служили убежищем для шести человек. Вот потому-то эти заброшенные жилища давали приют бродягам и попрошайкам, которые так и рыскали по всему краю в поисках поживы и пристанища.
Вот уж более пятидесяти лет Китти кочевала из одного такого жилища в другое, всякий раз обосновываясь неподалеку от этого леса. Мэри с детских лет знала ее историю, которую другие давно забыли: уж очень далеко в лесу жила Китти все это время, оберегая собственное уединение, не всякий отваживался забредать так высоко на холмы. Будучи маленьким ребенком, Мэри частенько с другими ребятишками дразнила несчастную женщину. Ей даже доставляло некоторое удовольствие звонко выкрикивать «ведьма», а затем с визгом пускаться наутек вместе с остальными, когда Китти бросалась за ними в погоню. Тогда они походили на стайку маленьких чертят, которые кидаются врассыпную, завидев Вельзевула. А затем Мэри поняла, кем на самом деле была эта женщина: нищенка, загнанная в ловушку собственного несчастья и безумия, окончательно запутавшаяся и потерянная. Узнав же ее историю, полную горя и боли, Мэри была тронута до глубины души, и гораздо позже, принявшись пасти коз, она частенько на склонах холмов сталкивалась с Китти, и всякий раз эта женщина служила ей напоминанием о той нелепой трагедии, что случилась с нею в далеком прошлом. И вот вновь, глядя, как Китти старательно и бережно заворачивает трубку в листья букового дерева, Мэри припомнила эту историю.
Отец Китти работал дровосеком, родился он более девяноста лет назад, в правление королевы Анны
[23]
, как раз за долиной в Ламплу, в деревушке, названной так в честь одного из самых жестоких баронов, который силой оружия завладел здешними землями. Со времен его правления весь этот край был погружен в сон темных предрассудков и закоснелого суеверия. Еще до недавнего времени, уже в конце просвещенного восемнадцатого века, эпохи Разума, соперничающей с античностью, в Ламплу все еще жили старые женщины, убежденные, что с помощью наговоров можно кого угодно свести в могилу или напугать до смерти. Мать Китти считалась такой колдуньей: всегда одетая в мрачное черное платье, она владела множеством заклинаний, умела врачевать самые разные болезни, ожоги; влиять на погоду, к тому же знала различные гадания и умела лечить животных.
Наверное, именно потому отец Китти с радостью пропадал в лесах со своей артелью, единственным утешением и отрадой для него была маленькая Китти, к которой он питал самые теплые и сердечные чувства. Счастливое в своей наивности дитя, прекрасная любимица леса, она и внешне напоминала маленькую фею. Когда ей исполнилось шестнадцать, она встретила Уильяма, который был на четыре года старше ее и только-только закончил обучение в Лондоне. Жил он в деревеньке, близ Баттермира, работал плотником и каждую неделю захаживал к ее отцу за древесиной. Они полюбили друг друга. Родители с обеих сторон были рады такому выбору и лишь попросили подождать, пока Китти не исполнится восемнадцать. Влюбленные согласились.
