— Мисс д'Арси… какая радость!
— Полковник Хоуп.
— И миссис Мур! Прекрасное утро, не правда ли?
И опять этот ирландский выговор, подумал Мур: сплошное кривлянье!
Обе женщины, подметил мысленно Хоуп, подгребли к нему, точно маленькие резвые плоскодонки на пруду.
Мисс д'Арси вскоре сумела уединиться с ним, и снова полковник Мур отметил, как ловко его обвели вокруг пальца, однако ему удалось выместить свою злость на жене, сделав ей замечание по поводу ее платья:
— Невероятно неподходящий выбор для такого провинциального места, как это!
Хоуп решил препроводить Амариллис прямо к тому месту, где прошлой ночью между ним и Мэри состоялся такой важный разговор. Девушка шла рядом, опершись на его руку и доверительно склонившись к плечу, хотя никакой доверительности между ними до сих пор так и не возникло. Отчасти выбор Хоупа был обоснован желанием снова посетить этот уединенный уголок, где, как на перевале Хауз-Пойнт, возрождался его дух; отчасти жестоким, хотя и неосознанным пренебрежением к состоятельной молодой сироте.
Он с придирчивостью сурового судьи отметил ее банальные замечания по поводу самого озера, леса, «милого сельского очарования», которым были «преисполнены» сырые, грязные, маленькие перенаселенные домишки. Хоуп был уже столь прочно привязан к этому краю, что воспринимал его как дар свыше: эта долина принадлежала и будет принадлежать ему, и неумеренные излияния чувств лишь раздражали его. Для его привязанности слов не требовалось. Здесь царили мир, рыбалка, друзья, Мэри и безопасность.
— Ку-ку! — воскликнула Амариллис, затем замолчала, вслушиваясь в эхо, и звук ее голоса все-таки родил один отклик. Хоуп ощущал, как мрачность завладевает его душой.
— Я понимаю ваш гнев, — сказала она, — нет… я думала об этом… я думала об этом с тех пор, как мы расстались. Я весьма сожалею… в самом деле… что вас попросили подвергнуться такому унижению. Я не в полной мере понимала… до тех пор, пока сама не стала размышлять об этом, насколько нестерпимым было ваше положение. Насколько невыносимым! Я… конечно же, — она отвела в сторону взгляд и покраснела, — ни разу не заглядывала в это завещание до сего момента. У меня не было ни малейшей возможности предвидеть такой поворот. Но я должна была бы понять. Я виновата уже тем, что мне недостает воображения, чтобы понять ваши чувства. И поверьте мне, сэр, я очень винила себя в последние несколько часов.
Ее слова и в самом деле заставили Хоупа поверить. Она никогда раньше не говорила столь убедительно. Более того, ему раньше никогда не доводилось наблюдать в ней подобную страстность. Этот порыв придал ей особую миловидность, особую привлекательность ее красоте. Пока она говорила, все ее тело напряглось, и Хоуп забавлялся, наблюдая за тем, как довольно большая грудь поднималась мягко и соблазнительно, по мере того, как она с чувством высказывала свои аргументы. Он привлек ее к себе и сжал ее руку в нежном прощении. Она остановилась, сделала полшага назад и посмотрела прямо на него. За ее спиной озеро, лес, холмы; ее лицо сияло в утренних лучах солнца.
— Я стану вам хорошей женой… если ваше предложение остается в силе.
Ее прямота не оставила ему возможности отступления. Кроме того, искреннее безрассудство всегда захватывало его, словно порыв свежего ветра. Сейчас она ему нравилась гораздо больше, чем когда-либо прежде. Но ему следовало контролировать свои чувства и особенно слова, которые должны были приблизить момент, способный подарить ему целый мир.
— Ничего не изменилось, — сказал он.
— Даже несмотря на эту проблему с письмами?
— Через неделю все забудется.
— И мы здесь обвенчаемся. — Она огляделась по сторонам и указала на крохотную церковь Баттермира, которая стояла точно игрушка на скалистом выступе.
— Кесвик, — задумчиво начал Хоуп, — куда больше… — Он выразил свою мысль тоном и жестом. Амариллис поняла и кивнула.
Полковник Мур был не особенно счастлив, увидев, как парочка неторопливо на глазах у всей деревни возвращается в гостиницу «Рыбка», олицетворяя собой взаимную гармонию.
Они выпили чаю в гостиной, прислуживала им Энни.
— Это именно здесь живет Дева Баттермира? — Миссис Мур была большой любительницей достопримечательностей.
— Она ушла со своими овцами, — заметила Энни, к собственному удивлению не обнаружив на столике с подносом ни единого пятнышка. — На вершины холмов.
— Пастушка, — сказала Амариллис. — Прямо как в древности!
— Это ведь ее я видел сегодня утром, не так ли, полковник? — Вопрос Мура походил на выпад.
— Совершенно верно.
— Говоря откровенно, не могу понять причины всех этих восторгов.
— Мне рассказывали, она восхитительно грациозна, — заметила миссис Мур. — А ее волосы… о ее волосах написаны целые поэмы.
— Ее волосы, — повторил Мур уныло. — Волос я не заметил.
— Она очень знаменита, — парировала Амариллис, потягивая мелкими глотками чай, — с театральной чопорностью, подумалось Хоупу. Он молча выжидал благоприятного момента сменить тему разговора.
— Я завидую ей, — продолжала Амариллис, приятно удивляя Хоупа. — Мне бы хотелось, чтобы поэты сочиняли поэмы о моих волосах. Ваш друг мистер Колридж может это сделать? — спросила она у Мура, оставившего ее вопрос без внимания.
— Нет никакого сравнения, — объявил Мур сухо, — между такой леди, как вы, и деревенской девушкой, которой посчастливилось попасться на глаза одному или двум искателям приключений и писателям.
Хоуп улыбнулся:
— Вы утверждаете, что Великой Красоте обязательно требуется подобающее воспитание?
— Конечно.
— Как и великим дарованиям, уму, очарованию?..
— Всему, кроме животной силы, — заметил Мур. — Нельзя ожидать, чтобы низшие слои общества обладали подобными качествами. Их жизнь к этому не располагает. В целом вы обнаружите, что они мелки, уродливы, невежественны, вонючи и грубы; но как сказал в своей проповеди епископ Ландаффский, в том и заключена мудрость Господня, что он создал богатых и бедных. Если бы они не знали свое место, мы бы не знали свое.
— Мудрость Господня, — отвечал Хоуп, — и в самом деле за пределами нашего понимания.
— Я никогда не сомневался в этом, сэр, — ответил Мур весьма воинственно.
— Следует ли нам стремиться познать это?
— Если только мы священнослужители. Всем же остальным остается лишь следовать своему пути.
— И еще, — Хоуп без всякой необходимости помешал ложечкой чай, и глубокая задумчивость на его лице сменилась легким негодованием, что весьма раздосадовало полковника Мура, — тот ли это самый Бог Нового Завета, Отец Иисуса Христа? Или же это Бог Иегова из Ветхого Завета. Бог, внушающий ужас и трепет. Именно он разделил людей и допускал несправедливости, жестокие кровопролития… войны, землетрясения, наводнения, массовые убийства, голод, эпидемии — это ли Он, Бог нашего времени? Или же мы больше жаждем милосердного Спасителя из галилейской деревушки… возможно, из деревушки, которая чем-то напоминает вот эту, полковник. Он со своими последователями и друзьями — простыми людьми, полковник, людьми, которых вы сегодня нашли бы повсюду в этих долинах, — был призван изменить мир… какое мужество! — изменить саму природу человека и вместо жестоких законов Иеговы дать ему Нагорную проповедь и притчи, заставить человека подставить вторую щеку и любить ближнего своего… даже если это простой человек? Мне на ум приходит несколько таких имен из Нового Завета… Каиафа, например. Уж он-то как нельзя более кстати соответствует нашей теме… но разве не через мировоззрение и надежды этих самых апостолов, вышедших из простых людей, нам надлежит постигать Его и стремиться к Нему?
