Он говорил:
— Настоящий воин должен быть мастером. Он падает в пучину человеческих эмоций — гнева, ужаса, стыда, эйфории, доблести, благоговения. Он падает в хаос, пытаясь создать порядок — царство Господа внутри себя и на земле. Воин проводит бессонную ночь перед битвой, перед созиданием, гадая, что принесет ему утро. Иногда ему не терпится ради преходящей славы доказать свою доблесть соратникам. Но единственно вечной наградой остается его вера.
Во время последней недели нашего пребывания в Калатраве Рамон сообщил нам о некоторых изменениях, касающихся нашего отъезда. Король Хайме потребовал в письме прибытия «только аристократического воинства» из Калатравы — одних лишь рыцарей. Таким образом, наши слуги, оруженосцы, инженеры и пешие воины не могли сопровождать нас в Леванте.
Король объяснял это нехваткой места на кораблях, в результате чего перевозка рядовых воинов и слуг из Калатравы «представляется неосуществимой».
— Мы все очень разочарованы, что приходится оставлять здесь наших преданных товарищей, — сказал Рамон за ужином. — Тем не менее король заверил меня, что нам будет предоставлено все необходимое. В Леванте сейчас не хватает рыцарей, а оруженосцев и пеших воинов — избыток. Тело, которому не хватает головы. Король обещал, что, когда мы прибудем в Левант, он обеспечит нашему войску всемерную поддержку, даст каждому рыцарю слугу и двух оруженосцев; а еще даст нам пятьсот пехотинцев из армий, которые раньше добрались до Востока. Так или иначе, у нас нет выбора. Мы должны подчиняться указам короля.
Я сидел напротив Рамона и услышал, как в конце ужина тот шепнул Бернарду:
— По-моему, королю нужно целых пять кораблей, чтобы уместить всех своих лизоблюдов и куртизанок.
За два дня до отъезда в порт Барселоны мы были посвящены в члены ордена Калатравы. Нам выдали мечи, которые благословил архиепископ Эммануель из Толедо. Церемония началась в сумерках с ритуального омовения; потом, очищенные святой водой, мы оделись в белые льняные наряды с капюшонами и босыми преклонили колена перед алтарем, на котором лежали наше оружие и доспехи.
В такой неудобной позе мы провели всю ночь до рассвета, не промолвив ни слова. Группа цистерцианских монахов из ближнего монастыря всю ночь пела псалмы из Священного Писания и следила, чтобы не погасли свечи и ладан. Густое пурпурное облако фимиама окутало монастырь. Невыразимо скучный вечер — восемь часов без движения, как идиоты, в этих дурацких нарядах. Кошмарная ночь.
На рассвете в церковь вошел архиепископ: тучный мужчина с потным лицом и зачесанными вперед, как у римских императоров, волосами. Он отслужил мессу, то и дело кашляя из-за испарений фимиама. Затем положил руки на алтарь и благословил наше оружие во имя Иисуса Христа. После мессы дядюшка Рамон совершил помазание. Одной из сторон своего меча шлепнул нас по щекам и объявил нас рыцарями Калатравы. Больше всего досталось тем, кто задремал после бессонной ночи. От резкой боли они резко вскинули головы, а один из моих собратьев даже упал от удара.
Андре крепко спал, вытянув шею, светлые волосы падали ему на лицо. Я удивился, как он смог заснуть, стоя на коленях, и безуспешно пытался его разбудить: шепотом звал через весь собор, но пространство под апсидами поглощало звук. В результате Андре получил сильнейший удар, эхо которого разнеслось по всему собору. Даже архиепископ, и тот, казалось, содрогнулся. Несомненно, Рамон был разочарован поведением Андре, лейтенанта ордена, лидера нашей братии.
Преклонив колена, мы дали обет: бедность, воздержание, послушание. Мы поклялись защищать церковь от ее врагов, оберегать вдов, сирот и бедняков. Когда церемония наконец завершилась, был уже почти вечер, и мы направились в гостиную на праздничный ужин.
* * *
Я понял, почему Франциско заговорил о церемонии посвящения. Мне кажется, он нарушил в Леванте данный тогда обет. Я уверен, что именно этот проступок и породил его одержимость. Я ухватился за возможность расспросить Франциско о его поведении во время крестового похода.
— Бедность, воздержание, послушание, — повторил я.
— Именно такую клятву мы дали, Лукас.
— А тебе известно значение этих слов, Франциско? Понимаешь ли ты, что стоит за обязательствами, которые ты взял на себя перед лицом Господа, сына Его и Святого Духа?
— Это простые клятвы, Лукас.
Думаю, Франциско казалось, что сам Господь направил на него свой свет — такова была сила моего взгляда.
— И ты выполнил их, Франциско?
Он будто не слышал моего вопроса. Он изучал свои ладони, а его мысли витали где-то далеко. Что говорила Изабель о том, почему он стремится в Левант? «Призраки и демоны».
— Франциско де Монкада, — сурово повторил я, — пока ты сражался во имя Господа, ты соблюдал данный тобой обет?
Он улыбнулся. Вернее, то была полуулыбка — такая же ироничная, как и та, которой он улыбнулся, когда я впервые увидел его в покоях аббата Педро.
— Не важно, нарушил я одну из моих клятв или все. Мои деяния гораздо страшнее, Лукас.
— Расскажи мне, Франциско. Я здесь, чтобы исповедать тебя. Чтобы дать тебе Божье прощение. Расскажи мне о своем черном страхе.
— Безлунный мрак, Лукас, без надежды на спасение.
Глава 7
В НАЗИДАНИЕ ВЕРУЮЩИМ
«Безлунный мрак, без надежды на спасение».
Я повторил эти слова Франциско брату Виалу, и тот почесал свою редкую шевелюру.
— Это звучит несколько самонадеянно, Лукас, — сказал он.
— Не понимаю, брат Виал.
— Надежда на спасение есть у всех, — пояснил брат Виал. — Человек, делающий подобное заявление, может с такой же легкостью утверждать, что он не подлежит осуждению.
— Но, брат Виал, — ответил я, — вы говорили, что в тех случаях, когда человек обручился с дьяволом, спасение невозможно. Разве не сказали вы это о той женщине, которая задушила своих детей?
— Ты помнишь все мои слова? — спросил брат Виал.
— Почти.
— Хорошо, — сказал он. — Полагаю, я действительно так сказал.
— Брат Виал, в Священном Писании сказано: «…кто будет хулить Духа Святого, тому не будет прощения вовек, но подлежит он вечному осуждению»
[6]
.
— В Библии действительно так говорится, Лукас?
— Да, брат Виал. Возможно, Франциско виновен в каком-то адском грехе. Перед своей мученической смертью аббат Педро сказал, что Франциско переживает духовную борьбу, находится в состоянии войны с Господом.
— Вот как сказал аббат Педро, Лукас?
— Да, брат Виал.
— В состоянии войны с Господом… — повторил нараспев брат Виал. Он похлопывал подошвой кожаной сандалии по камню. — Мне кажется, Франциско скорее воюет с собой, чем с Богом.
