Вслед за кавалерией на пыльный внутренний двор ворвалась разъяренная пехота. Мусульмане, пытавшиеся оказать сопротивление, были тут же зарублены мечами. Некоторые из тех, кто не сопротивлялся, все равно были убиты, но большинство было взято в плен. Им связали руки кожаной веревкой, а оружие, доспехи и медальоны отобрали, сорвали, украли. Все это стало добычей жадной толпы.
Наши воины выстроились в две шеренги в нескольких футах друг от друга — две колонны христиан. Они согнали в кучу своих мусульманских противников и прогнали их сквозь строй к западному крылу замка, как раз под нашим балконом. То и дело из толпы выбирали жертву, выдергивали из страшного шествия и разрывали в клочья, словно кролика, попавшего в волчью стаю.
В конце концов, оставшиеся в живых пленные — около шестидесяти человек — сбились в кучу в одном из углов замка. Они уже не были похожи на воинов, скорее на истерзанную кучку отчаявшихся людей. Остальные, убитые или раненые, лежали вперемешку с телами рыцарей-госпитальеров и с трупами рыцарских лошадей, погибшими в первую, неудачную атаку. Двор был усеян грудами мертвой плоти.
Полуденное солнце заливало неверным светом пленных мусульман.
Мы с Андре стояли на узком балкончике, будто завороженные часовые. Я чувствовал себя так, словно мы забрели на скамьи древнего Колизея и получили отличный вид на мрачное зрелище.
Подкрепившись вместе со своими приближенными в крошечной рощице фиговых деревьев в дальнем углу замка и слегка отдохнув, дон Фернандо направился к пленным. Пленники и их охрана повернулись к королевской свите, и над замком повисла ужасающая тишина, так что неторопливые шаги дона были слышны даже на нашем балконе. Казалось, каждый его шаг подтверждает страшный приговор.
Лейтенанты построили пленных в шеренги, а дон стоял неподалеку, разговаривая со своим окружением. Они пожимали друг другу руки, обнимались, поздравляли друг друга, повторяя: «Слава Господу».
И вот шесть рядов оборванных язычников выстроились на дворе замка. Дон Фернандо лениво прохаживался между ними, изучая каждого, то и дело задавая вопросы через переводчика, арабского христианина из Акры. Мы не слышали разговора, но, судя по дружелюбной манере дона, он, видимо, спрашивал, откуда сарацины родом и как зовут их родителей. Дон отобрал пятерых мусульман, седовласых, с более высоким званием, чем у остальных. Их вывели из замка. Они стали заложниками, за которых потребуют выкуп или убьют, если окажется, что их стоимость переоценили. Остальные пленные остались стоять, пока люди дона расставляли стулья перед их рядами. Дон сел в середине, в окружении своих офицеров. Я решил, что, возможно, мы снова станем свидетелями аукциона рабов. А может, падре Альбар, личный духовник дона Фернандо, сидевший справа от него, прочтет суровую лекцию неверным о муках вечного проклятия, ожидающих тех, кто отвергает Спасителя. Мы ждали, и пленные ждали тоже.
Прозвучали какие-то приказы, но оттуда, где мы стояли, не было слышно слов. Одного из мусульман подвели прямо к дону, как будто хотели, чтобы он засвидетельствовал свое почтение, и силком поставили на колени. Его губы двигались очень быстро: может, он молил о пощаде, а может, взывал к какому-нибудь языческому божеству. Один из рыцарей дона, вытащив из ножен сверкающий меч, медленно подошел сзади к коленопреклоненному. Воздух стал влажным и тяжелым, я вдыхал его мелкими, осторожными глотками.
В замке стояла абсолютная тишина, когда дон поднял руку и быстрым, стремительным рывком опустил ее вниз. Меч в точности повторил дугообразное движение. Чистый удар — и голова отделилась от тела, хлынула кровь, забила струей, зафонтанировала, словно горный ручей, вдруг изменивший направление. Один из оруженосцев с насмешливой ухмылкой поднял отрубленную голову с черными навыкате глазами, в которых застыло изумление. Оруженосец триумфально поднял руку, словно демонстрируя трофей толпе рыцарей и простых воинов, разразившихся неистовыми возгласами одобрения.
И вот вывели еще двух мусульман. Их выводили парами. Еще двух, и еще. Обезглавленные тела оттаскивали в сторону и громоздили друг на друга. Они переплетались между собой в нелепых объятиях.
Один из самых юных пленников, безусый юнец в разорванной одежде, когда его вели к месту казни, с горестным выражением лица поднял глаза к нашему балкону. Смотрел ли он на меня? Я не был в этом уверен. Я считал себя невидимым, но его немигающий взгляд словно проникал сквозь закрывавшую меня призрачную завесу. В его глазах читалось обвинение, будто я был ответственен за происходящее, из соглядатая превратившись в палача. Перед лицом этого ложного обвинения я попытался заявить о своей невиновности: «Я — слуга Божий, воин Христа. Я сражаюсь за своего брата, ради его спасения. Перед тобой — христианское войско, на которое возложена священная миссия — изгнать неверных из Святой земли, окропленной Его кровью».
Я открыл рот, собираясь произнести эти слова, выкрикнуть их. Но голос изменил мне, меня захлестнула волна непреодолимого, как прибой, смятения.
Я сунул руку под кольчугу в поисках платка, смоченного слезами Изабель, чтобы вспомнить другое место, другой мир. Но этот мир мучительно ускользал от меня.
Я опустил глаза и увидел кровь на своем мече, на своих руках, на своем плаще. Задержав дыхание, я стиснул зубы, пока боль не отступила, пока я снова не смог дышать.
Я опять взглянул вниз на пыльный двор, на мальчика, стоявшего на коленях, словно прихожанин перед священником в ожидании, когда тот положит плоть Христову ему на язык. Палач в роли священника. Меч опустился под шеей, вонзившись в плечо юноши, и мусульманин повалился на бок, словно подстреленный олень.
Рыцарь снова поднял меч и ударил. И опять промахнулся, раздробив ключицу. Звук от удара эхом разнесся по замку, как будто каменный снаряд из баллисты расколол стену. Лицо юноши исказилось, он взвыл от боли. Из рядов христиан, следивших за мрачным спектаклем из-за голов своих товарищей, раздался злобный смех. Палач пришел в неистовство и принялся рубить шею юнца; каждый удар сопровождался громким ревом толпы.
Когда голова язычника наконец покатилась, воины, окружившие место казни, одобрительно зашумели. Дон с властной улыбкой любезного хозяина оживленно аплодировал. Оруженосец, изображая шута, вплел пальцы в темные кудри и поднял голову казненного. Он раскрутил ее в воздухе став похожим на ветряную мельницу, и подбросил высоко вверх. Голова мальчишки на долю секунды повисла в воздухе, будто собираясь взмыть в небеса, но потом снова упала на землю, в толпу рыцарей и пехотинцев.
Пленных выводили по двое. Одна пара за другой. Я смотрел на них в оцепенении, совершенно раздавленный, уничтоженный.
* * *
Чтобы отпраздновать победу нашего войска, дон Фернандо организовал в замке полуночную мессу. Дядюшка Рамон отказался присутствовать на церемонии. Он сказал дону, что казнь безоружных мусульманских пленников порочит репутацию всей христианской армии и повлечет неминуемое возмездие, направленное против христианских пленников в мусульманских тюрьмах. По приказу дядюшки Рамона рыцари Калатравы удалились в свои палатки. Мы сидели вокруг костра и пили, празднуя победу. Мы пили, чтобы отпраздновать собственное спасение и заглушить воспоминания о мертвых и умирающих товарищах. Я стер с рук засохшую кровь, которая посыпалась мне в ладони медными кристалликами. Не сняв доспехов, я улегся спать на мягкой земле.
