Ментузи и Кураггару, пока еще не погибших, он вызвал к себе в Корнуолл, в Дартмурские леса. Они прилетели на животных, которых сами для себя создали: гигантских плоских существах, в чьих грудных клетках эти двое сидели, словно сердца. Делвил сокрушил обоим животным шеи:
— Кураггара, это был твой зверь, коричневый. А это твой, Ментузи. Ваши игрушки. И вы осмелились явиться с ними мне на глаза!
Кураггара — высокая, как ель — имела человеческий торс. Прыгала она (в последний раз) в образе древесного кенгуру, и лицо ее все еще покрывала бурая шерсть, челюсти и нос были сближены, как на морде животного, на макушке поворачивались маленькие островерхие уши. Она стояла, наклонившись вперед, на мощных когтистых задних лапах, а пушистым хвостом прикрывала спереди тело. С отсутствующим, сонным видом слушала она Делвила. У Ментузи была длинная ржаво-бурая шея белоголового сипа. Хлопая крыльями, опустился он на каменистое плато перед Делвилом, поднял востроносую человеческую голову, нахохлил спинные перья. И выдохнул, потянувшись:
— Можешь прикончить этих бесшерстных. Мы сделаем себе новых.
— Ты, грязная тварь! Посмотри, что на тебе болтается, на твоем воротнике из перьев. Это же кишки!
— Верно замечено. Лошадиные кишки, Делвил. Люди прежних времен были не так уж неправы, когда жрали животных, рожденных другими животными. Это мне больше по вкусу, чем пища с фабрик Меки. Увидишь, я еще стану поселенцем.
Делвил запустил ему в лоб горсть камней. Ментузи в ответ заворчал, расправил крылья; втянув голову, дважды облетел вокруг Делвила и с хриплым карканьем снова опустился на землю.
— А ты, Кураггара, что стоишь?
Делвил — но внешнему облику человек, но возвышающийся над ними, как дом — схватил ее за загривок:
— Заснула? Ты видела, кого я убил в Лондоне. Хочешь, чтоб и с тобой так произошло? Ты только намекни… Превратись в муравья или в гниду, тогда мне будет легче с тобой разделаться.
— Ты нам завидуешь, Делвил. Хочешь лишить нас наших маленьких удовольствий.
— Тоже мне удовольствия.
Ментузи подлетел к его лицу:
— Похоже, Делвил на старости лет сделался пастырем человеков. Что тебе за дело до этих людишек? Мне лично гниды и муравьи интересны ничуть не меньше, чем люди.
— Меня тоже, если хочешь знать, люди не заботят — слышишь, пожиратель падали? — Делвил клокотал от ярости. — Я и люди! Мне — заботиться о людях! Ты, видно, принимаешь меня за пророка или предводителя толп. Усматриваешь во мне сходство с Мардуком. Это все позади, Ментузи. Люди меня больше не заботят. Пусть, если хотят, становятся поселенцами, или строят города, или едят древесную кору, запивая ее серной кислотой. Но вас, тем не менее, я считаю подонками — тебя, и Кураггару, и Шагитто, и тех, кого я убил. Играть вам не возбранялось. Но вы перегнули палку.
Кураггара выпрямилась:
— При чем тут какая-то палка. Ты просто ничего нам не позволяешь.
Делвил пнул ее коленом. Под градом камней она и Ментузи поспешно ретировались в чащу леса.
Делвил думал только о том, чтобы расти. Он редко покидал горы Корнуолла. Его окружала маленькая группа верных помощников. Дехаса Тессаму — человека, подобного ему — он послал в Ирландию. Они не хотели забывать о Гренландии и о первобытных чудищах. Люди-башни все еще стояли, образуя цепь, на горах, на море. С глубоким чувством — со слезами, с ненавистью — смотрел на них Делвил: «Это были мои друзья. Они задержали чудищ. Нам пришлось принести их в жертву». Он, по сути, перешагнул через этих темных печальных существ. Предоставил их распаду, потому что более в них не нуждался. Они иссыхали между своими камнями и балками; их жуткие стоны, животный усталый рев на протяжении многих месяцев звучали над одинокими горными вершинами, над пустынной водной поверхностью — от Шотландии до Скандинавии. Лоскуты турмалиновых полотнищ, прежде служившие приманкой, в конце концов обрушивались вместе с самими съежившимися великанами. Камни, человеческие и животные останки… Все это падало с плотов в море.
Делвил думал только о том, чтобы расти. Много недель он не покидал Корнуолла. Он распорядился, чтобы тело его наращивали очень медленно; и не хотел, чтобы в качестве связующего вещества, как в случае с башенными людьми, использовали землю. Пусть лучше в него бросают камни и деревяшки, льют воду… Часто его сознание затуманивалось, и тогда приходилось делать долгие перерывы, чтобы Делвилом не завладели демоны камня. Человекоподобным чудовищем воздвигся Делвил перед Лондоном. У него были ступни с пальцами, колени — как у человека. Темно-коричневая, похожая на задубевшую шкуру кожа. На шелушащемся теле появлялись, словно эркеры и купола, соски желваки бородавки. Из подложечной впадины торчало существо-колокол, с подвижными щупальцами. От паха тянулись черно-серые играющие змеиные тела: подвижные глазастые трубки, которые обвивались вокруг ног Делвила, ласкали его, пили и жрали для него. Грудь — наверху — в медленном темпе раздувалась и опадала. Змеиные тела высасывали целые ручьи: русла становились пустыми, вода теперь циркулировала по телу Делвила. Он смотрел на поселенцев, мельтешащих под его ногами: «Травоядные. Люди. Они думают, в этом — спасение человечества. Спасение! В том, чтобы жрать траву! Людишки!» Затуманенными глазами Делвил рассматривал траву деревья коров лошадей. Его обвевал ветер. «Вот ветер, это да, это что-то! И гора тоже». Лондон он обходил стороной: боялся обрушить хрупкие подземные ярусы. Он перешел вброд Дуврский пролив, в штормовую погоду. Терпел завывания бури, перехватывающей дыхание. Возле Кале, тяжело дыша, присел отдохнуть, потряс прибрежные скалы. Тен Кейр в это время бродил по окрестностям Брюсселя. Он видел, как потемнело небо, видел приближающегося враскачку гиганта, чья голова доставала до облаков, слышал различимые за много миль бурчание-клокотание-журчание, шипение змей. Не выдержав этого отвратительного зрелища, Тен Кейр бежал под землю.
Разочарованный Делвил поплелся через Пролив обратно, с трудом отыскал дорогу в Корнуолл. Там снова целыми бочками глотал камни. «Люди. Жрут траву. Нашли себе спасение!» Он смутно думал: «Укорениться в земле. Как горы. Остальное само собой образуется». И жевал-перемалывал пишу, прищуривая глаза.
ГИГАНТЫ собрались на охоту. Кураггара хотела в Гренландию.
— Дай мне полететь через море, — смеялась она в лицо вечно недовольному Ментузи, — и сам присоединяйся. Я охочусь на чудо. А ты все спишь.
Ментузи взлетел:
— Это мы еще поглядим!
Они стали двумя коршунами, летели над морем. Пробивались сквозь бурю, раздирали в клочья чаек, каждый гнал их навстречу другому. Море, черная мерцающая плита, волновалось под ними. Они пикировали, клевали китов в головы. Если буря кричала: «Ха!», то и они отзывались: «Ха!» Они проломились сквозь ветер. Под ними уже сверкали айсберги: белый холод. Кураггара весело перекувырнулась в воздухе:
— Мы скоро будем на месте. Ментузи, все вышло по-нашему. Драконы не появились. Ни один. Небось окопались во льдах. Но мы спугнем эту дичь.
