Уже на следующий день бельгийских министров отстранили от власти. Армия давно подчинялась технико-индустриальным концернам. Она состояла, как и повсюду в Европе, из молодых людей, которые прежде работали на фабриках и там научились изготавливать и использовать оружие, которым теперь владели. Они испытывали почтение только к мужчинам и женщинам, с которыми сталкивались на фабриках, и даже не представляли себе, чем занимаются так называемые политики. Массы же городского населения бунтовать не стали; их быстро успокоили. Они и сами были по-настоящему связаны только с машинами; и требовали только комфорта, хлеба и возможностей для свободного развертывания силы машин. В министерства, для проверки их деятельности, явились контролеры из центральных офисов технических и индустриальных концернов. Помещения этих министерств было решено использовать для других целей. Правительственные благотворительные организации были присоединены к тем центрам распределения и контроля, что существовали при крупных промышленных концернах.
Это событие в Бельгии, не получившее широкой огласки, оказало колоссальное воздействие на соседние государства. Не прошло и десяти лет, как их правительства, фактически давно превратившиеся в декоративные рудименты, уступили власть промышленным корпорациям: добровольно или по принуждению, отчасти — под давлением Англии. Парламенты-лишь-по-видимости, утратившие всякое значение, продолжали существовать. Но в больших резервуарах человеческой массы — городах-империях и градшафтах — образовались новые органы власти: сенаты, в которых главную роль играла технократическая элита.
ГРАДШАФТЫ лежали, свободно раскинувшись посреди природного пейзажа. Однако каждый из них окружил себя незримым кольцом оборонных установок. Периферия — необозримые пространства, заполненные горами реками озерами болотами, покрытые, словно сахарной глазурью, блочными многоэтажками, километровыми цехами, плотными или более разбросанными поселениями — была повсюду усеяна рядами невзрачных деревянных мачт. Они стояли без всякой связи друг с другом, похожие на очень высокие тополя с обрубленными ветками. Они казались путевыми указателями, ибо нередко на них имелись таблички с названиями дорог, — или были замаскированы под телеграфные столбы. Эти полые мачты заключали в себе — в качестве, так сказать, начинки — пучки скрученных металлических проводов. Все мачты монтировались на гранитных плитах, внутрь которых уходил конец кабеля. Провода имели разную форму. Нажав на рубильник — в городе, — можно было привести пучок проволоки в движение: тогда он выскакивал из навершия мачты. Подобно живой жесткой ленте устремлялся он вверх — и в тот момент, когда занимал строго вертикальное положение, начинал производить из себя убийственное вихреобразное излучение.
Городские округа — о чем тогда знали немногие — обзавелись оборонными заводами и поясами таких установок еще до Уральской войны.
Владельцы крупнейших предприятий и заводов-гигантов создали все это по тайной договоренности с сенатами, когда центральная власть в Содружестве европейско-американских народов ослабла настолько, что кое-где — в Южной Америке, на территории бывшей Греции, в Капской колонии, Южной Франции, а под конец и в Дании — возникли анархистско-милитаристские автономные государства. Такого рода мятежи нагнали страху на все континенты.
Господ промышленников встревожила новость о том, что заурядный инженер Бурдье с обидной легкостью овладел важным средиземноморским центром Марселем. В мгновение ока вокруг него собрались толпы приверженцев, вынырнувших из мрака городов и словно откликнувшихся на магический зов. А ведь он ничего особенного не сделал — только захватил, с горсткой подозрительных личностей, несколько электростанций и коллекторов энергии. Воспользовавшись подручными материалами, он очень быстро создал ужасное наступательно-оборонительное оружие, которое прежде не производилось лишь потому, что для этого не представилось повода. Он также впервые применил систематические помехи для летающих вокруг Земли аппаратов связи. Шаг за шагом, действуя втихомолку, он подчинил себе поселения и аграрные предприятия Прованса — и оккупировал всю Южную Францию, вплоть до Бордо. Под Бордо этот ловкач погиб от собственного оружия, потому что нечаянно направил одну из тех молний, которые производились его машинами и на расстоянии многих километров поджигали вражеский объект, не по диагонали вверх, а вниз, в землю. Молния, которую не успел отразить уже произведенный вверх, в облака, второй выстрел, сверкнула впереди, мгновенно обратив в пепел побледневшего Бурдье и сколько-то его солдат, слонявшихся в окрестностях лагеря, которых огнедышащее чудище поразило с тыла. Потом само оно с шумом догорело, распадаясь на части, в кипарисовой роще. Это случилось возле городка Бегль
[26]
, на Гаронне. Основной отряд Бурдье после гибели предводителя попусту терял драгоценное время, тогда как оказавшиеся у него в тылу провансальцы, насильственно лишенные экономических связей с остальным миром, выжидали, критиковали завоевателей, смеялись. Так оно и продолжалось, пока из самого Марселя не выступил, никем не замеченный, отряд молодых горожан, проникнутых боевым духом, а с ними — банда нанятых на побережье марокканских головорезов; они сумели перехватить телефонограммы и распоряжения офицеров Бурдье, обманно включиться в эти переговоры, в определенный утренний час заманить пятьсот человек, составлявших корпус Бурдье, на поле к югу от Бегля — и, пока те ожидали неизвестно чего, разрушить их огнеметное оружие, их же самих уничтожить с помощью нескольких оставленных для этого аппаратов. Однако победоносный отряд, совершивший столь стремительную и удачную вылазку, вернулся в Марсель не в полном составе. Возвращения этой орды там ждали с не меньшим страхом, чем ждали бы самого Бурдье, к счастью уже ликвидированного. Еще находясь в пути, командир отряда получил предписание: быстро и без лишнего шума избавиться от марокканцев — поскольку те владеют теперь секретными сведениями, а может, заполучили и сами аппараты. Через несколько дней, когда отряд достиг берега быстротекущей красавицы Луары, командир разместил марокканцев на шести украшенных вымпелами судах, с которых доносилась веселая музыка, велел им плыть по реке, и сам тоже поплыл за ними, но с большим отстоянием. К судам марокканцев, ниже ватерлинии, были заранее прикреплены «пиявки» — маленькие емкости для затопления. Поэтому корабли один за другим начали уходить под воду — будто следуя неодолимому порыву; на самом же деле их затягивали туда миниатюрные подводные лодки: бесшумно плывущие рядом, стремительно уходящие на дно, прицепившиеся к ним цепями присосками щупальцами. Пустые эластичные стеклянные камеры, выдавленные вниз сжатым воздухом, который с яростью ударяющего молота обрушивался на их верхние пластины, мгновенно увлекали суда марокканцев за собой; сила «пиявок» с каждой секундой увеличивалась, а хватка их не ослабевала, пока корабль и такая лодка, уже опустившиеся под водную поверхность — которая разверзалась и снова белопенно захлопывалась, — не оказывались на самом дне темной реки, где в последних судорогах взбаламучивали песок, дергались, взвихривая воду. Оставшиеся в живых командиры-французы предугадали собственную судьбу. Солдатам они посоветовали рассеяться. Сами же — не ожидая, когда от них этого потребуют, — по одному появлялись на холмистой равнине перед Марселем и на глазах у собравшихся членов сената уничтожали попавшее к ним в руки оружие. Тем самым они избежали смерти, но не избежали своей судьбы: в городе их немедленно вытеснили из той сферы, где они работали прежде. Сенат стал более бдительным.
