Здесь повсюду — по лесу, комнатам, залам — расхаживали, как ни в чем не бывало, гости, «фиолетовые»: молодые мужчины и женщины, представители всех рас. Иногда поздно вечером кого-нибудь из них уводили — мужчина и женщина. За полчаса до того два-три «зеленых» стояли в тихой спальне перед вскочившим с постели человеком, чья пестрая одежда валялась на полу, спрашивали эту женщину или этого мужчину, готовы ли они пожертвовать одним из своих органов. Человек дергался кричал, но ему тут же вкалывали дозу оглушающего наркотика. Или он, обменявшись взглядом с посерьезневшими «зелеными», опускал голову, задумывался и затем с дрожью в голосе задавал вопрос. Ему вкратце объясняли суть дела. «Почему бы и нет, почему нет? — скрипел он сквозь зубы. — Лишь бы вам это удалось». И добровольно шел между «зелеными» — расслабившись внутренне, с кружащейся головой, отсутствующим видом, — гонимый ими по коридорам, все дальше. «За мной дело не станет. Покажите, на что способны вы». Торжествуя, будто сам все это создал, обводил взглядом белокафельные демонстрационные залы, залитые слепящим светом, столы с аппаратами, стеклянные ящики наподобие саркофагов, где лежали люди и накрытые полотном части тел, которые двигались, странно растопыривали пальцы, совершали хватательные движения. Будущие жертвы воспринимали открывшуюся им картину с радостью. Вокруг них что-то гудело рокотало. Необычная жара веяла повсюду, просачиваясь из щелей стеклянных ящиков, в которых лежали люди с закрытыми глазами, окруженные трубками проводами, орошаемые какими-то жидкостями, ярко освещенные; и было отчетливо видно, как у них вздымается и опадает грудь. Вошедшие и сами, так и не выйдя из состояния эйфории, вскоре ощущали на лице анестезирующую маску.
Вокруг них — в стеклянных шкафах, в ящиках и ваннах, при температуре, меняющейся в диапазоне от точки замерзания земли до очень сильной жары — лежали на вате или плавали в специальных емкостях, завернутые или обнаженные, белые и красные человеческие органы и их части. Из капельниц к ним подводился по тонким трубкам питательный раствор. Этот раствор струился также по кровеносным сосудам находящихся в коме обнаженных людей: мужчин и женщин из Уганды Капштадта Лондона, других мест, откуда их сюда занесло. Ко всем им — живым организмам, живым органам, пульсирующим частям органов — были пододвинуты наблюдающие аппараты. «Зеленые» ходили по залу, брали соскобы, в чашечках относили их к другим ящикам. В чудовищного вида высоких стеклянных цилиндрах червеобразно колыхались на брыжейке с красными кровеносными сосудами белые кишки, отделенные от организма или соединенные с ним. Лаборанты наливали напыляли намазывали на них какие-то субстанции, наблюдали за последующими изменениями влажной слизистой оболочки, тонкой стенки кишки. Некоторым пациентам вскрывали череп, рядом с ними лежала покрытая волосами черепная крышка. Извлеченный пульсирующий мозг помещали в жидкую теплую среду. Толстые синие упругие вены оплетали белесую бороздчатую массу; ее разнимали на части, внутрь вводили провода трубочки. Провода и трубочки вводили также в кишки, кровеносные сосуды, печень. Все было соединено с блестящими металлическими аппаратами, посылающими сигналы, регистрирующими результаты исследования. На бесшумных резиновых подошвах двигались мужчины и женщины в защитных масках — по помещениям, где не было слышно ни звука, кроме разве что редких, похожих на песнопения стонов, иногда доносившихся из стеклянных саркофагов.
Раздвижные железные стены отделяли эти выложенные кафелем помещения от других, с толстыми кирпичными стенами, где на грядках, на насыпной земле росли разные растения, низкие и высокие деревья. Растения тоже были оплетены паутиной проволочек и трубок. Были расщепленными, пробуравленными; в их кроны стволы корни вели провода. Сквозь некоторые высокие залы веял прохладный ветер; в других царила духота; все деревья подсвечивались красными или зелеными фосфоресцирующими лампами.
В темных, маленьких и невзрачных, словно фабричные цеха, пристройках и подвалах, в выдыхающих горячие пары котлах и шкафах совершалась главная работа этого научного центра: подражание изученным процессам, их воспроизведение — сперва с обильным использованием живого вспомогательного материала, животного и растительного происхождения, заимствуемого из соседних помещений, а затем, все в большей мере, без него. Использование жизненных соков и живых клеток было сокращено до минимума; дело дошло до того, что, как выразился Меки, для производства определенного сорта жира, определенной белковой группы ему требовалось не больше живой субстанции, чем пивовару прежних времен — дрожжей. На самом деле Меки так и не смог полностью отказаться от органического материала. И первым шагом на пути внедрения его опытов в практику стало строительство гигантских цехов для консервирования и культивирования определенного клеточного сырья, добываемого из животных и растительных организмов.
В конце концов Меки — философ-скептик, тщедушный длиннобородый человек, который часто моргал и, разговаривая с кем-то, всегда смотрел в землю — построил для себя в лесу возле института, вдали от лабораторий и жилых зданий, дом, имевший (к злорадному недоумению помощников, не посвященных в планы шефа) все приметы фабрики. Помощники наблюдали, как те аппараты, которые использовались для исследования человеческих органов в залах с живыми пациентами и в кладбищенских подпольях, были доставлены в сотню сотообразных помещений этого дома; как туда же затащили тонны химических веществ, как установили газогенераторы. Наблюдали, как помещения, этаж за этажом, объединялись в некую целостность; как субстанции, перемещаясь из одной комнаты в другую — при меняющейся температуре, — проходили некий путь, задерживаясь где на короткое, где на более длительное время, смешивались сплавлялись с другими субстанциями, растворялись видоизменялись. Это маленькое, окруженное садом и стеной здание, совершенно лишенное окон и лишь в отдельные комнаты впускающее но трубам воздух, этот свето- и воздухонепроницаемый бункер полнился шумовой мешаниной из сопения гудения громыхания. Когда к нему приближались, он ворчал изо всех щелей, словно рассерженный зверь; кирпичные стены, с целью изоляции от солнечных лучей, снаружи были покрыты черной стекловидной массой.
Когда в Чикаго узнали некоторые подробности об искусственном синтезе продуктов питания, что вызвало в городе сильнейший переполох, Неойорк и Лондон предупредили все зависимые от них государства и союзы городов об опасности поспешных решений, посоветовали повременить с обнародованием этого открытия. Но поскольку Чикаго уже сделал самостоятельно первый шаг, да и Алиса Лайард публично заявила, что у нее теперь имеется средство, позволяющее кормить целые народы, не засеивая полей и при полном отсутствии солнечного тепла, другим не осталось иного выхода, кроме как по возможности снизить опасность. Об Алисе Лайард было известно, что она стоит во главе северо-американского товарищества женщин. Члены этого союза полагали, что женщины, если резервируют синтез для себя, окажутся обладательницами мощнейшего оружия; они пытались убедить Алису, существо непредсказуемо-капризное, чтобы она сохранила свой рабочий метод в тайне и сделала Чикаго центром женского государства. Но Алиса не могла отказаться от публичного триумфа в ознаменование одержанной ею победы над миллионами мужчин; молчать она не собиралась. И в результате вскоре осталась в чикагском сенате единственной женщиной среди сенаторов-мужчин. Этого она не перенесла. Она попыталась восстановить свое влияние в женском товариществе; однако женщины отвечали ей ненавистью. И тут она позволила себе одну из тех выходок, на какие способны только женщины. Она выступила с речью в своем товариществе, невразумительно намекнув, что, дескать, сейчас ее саму и ее действия понимают неправильно, но позже все разъяснится. Потом несколько месяцев о ней не было слышно. В градшафте же Чикаго — вскоре после того, как произошел неслыханный приток мигрантов — началась эпидемия среди черни, потреблявшей искусственные продукты питания. Сенат вызвал в Чикаго Меки для расследования ситуации. Меки был человеком спокойным, но вместе с тем привычным к быстрому реагированию. Сперва он подозревал, что речь идет о каком-то виде авитаминоза — бери-бери или скорбуте; но, увидев людей на улицах и в домах — тысячи жертв, бьющихся в конвульсиях или пораженных параличом, — понял, что кто-то планомерно работал над дискредитацией разработанного им метода. Ядовитая стадия, через которую проходят белковые тела, в данном случае намеренно фиксировалась. Продолжив наблюдения, Меки, к своему изумлению, пришел к выводу, что планомерной разрушительницей их общего дела была Алиса Лайард. Он нашел эту красивую интеллигентную женщину в ее квартире: лениво валяющейся в постели; Алиса была растеряна, погружена в свои мысли, не расположена перед ним отчитываться. Ее угнетало вовсе не вызванное ею несчастье, а мстительная суровость соратниц по женскому союзу, даже теперь с ней не примирившихся. Обелить себя ей не удалось; она лишь глубже провалилась в трясину. Чикагский сенат, поставленный в известность о случившемся, смущенный и глубоко потрясенный, послал к этой красавице, обретшей настоящую славу и ставшей гордостью половины Земного шара, пятерых негров, которые до смерти забили ее у нее же в квартире. Женщины не стали поднимать шума.
