Аппараты за прошедшие несколько столетий полностью изменились. Сперва место машин, беспорядочно разбросанных по цехам, заняли машины-блоки машины-дома, колоссы и пирамиды упорядоченности, — машины-организмы. В период после Дюнкерка и до мятежа Таргуниаша и Цуклати огромные человеческие массы должны были возводить такие машинные комплексы и обслуживать их. Энергетическая промышленность осуществила проект объединения всех электростанций в одну систему. Радиус действия произведенных и трансформированных энергий гигантски возрос. Энергия теперь аккумулировалась в немногих пунктах. Помимо энергопроизводящего блока возникли специализированные машинные комплексы, работающие для отдельных областей; нигде не осталось единичных машин. В ту эпоху — к концу двадцать пятого, демократического столетия — неуклонно усиливалась промышленная специализация градшафтов: возникали стекольные города световые города пищевые города одежные города. В научно-испытательных городах — и, наоборот, в глуши, в стороне от специализированных городов — множились изобретения. По прошествии нескольких десятилетий большие блоки и «пирамиды» машин утратили былое значение. Современники Меки освоили и заперли в аппараты новые природные силы, газообразные и излучающие энергию, — открытые еще в предыдущем столетии. Громыхающие колоссы были посрамлены аппаратами-лилипутами. Много веков старые машины хвастались своей силой — и вот теперь оказались беззащитными перед новым поколением аппаратов, перед новыми технологиями. Люди разрушили большие машинные города. Скромно стояли теперь в бронированных подвалах изысканные изящные аппараты — в них, как джинны в бутылках, содержались в плену природные силы. Чтобы обслуживать их, не требовалось много рук. У первых, кто видел такие аппараты, сердце замирало в груди. Но со временем люди к ним привыкли, жили под их защитой комфортно и не испытывая особой благодарности — как дети в богатой семье.
Эти удивительные строго охраняемые аппараты, на которых зиждилось могущество западных правящих родов, имелись теперь как на Западе, так и у азиатов.
На Западе человеческие массы впали в своего рода пьяный экстаз, когда им сообщили, что сейчас приготовляется. Внезапно глубоко укорененная тревога, смешанная с возбуждением, улеглась. Как если бы в расслабленное тело впрыснули одновременно эфир и камфару.
Азиатские правители воззвали к своим народам. Объяснили, какой силой обладают белые. «Они придут с машинами. Должны ли мы обороняться? Или покориться?» Ответ был известен заранее. Индусы знали, как приручать слонов, переправляться через реки, молиться; китайцы — как обрабатывать поля, тянуть на бечеве баржу, торговать; сибирские степные народы умели доить скотину охотиться. Они думали, что смогут обратить свои чары против европейцев. И вот уже полетели над их головами воздухоплавательные суда с юга и востока, и все они направлялись на север и запад. Когда эти суда, при одном виде которых замирало сердце, опускались ниже, им махали индусы и китайцы, цвет своих стран, славные молодые люди, смеющиеся: «Мы устремимся навстречу европейцам, на запад на север». Сибиряки ухмылялись. Монголы клохчуще хохотали, высоко поднимая своих детей. Миллионы колдовских заклинаний сопровождали бойцов.
Поначалу Лондон относился к азиатской угрозе с глубокой апатией. Но, поколебавшись какое-то время, санкционировал начало войны. Другого пути просто не было. Разве что пассивно наблюдать, к чему приведет развитие конфликта. Может, удалось бы продержаться еще несколько десятилетий; может, предварительная перебранка растянулась бы на целый век. Лондонцы приветствовали то, что беспримерные изобретения так долго не предавались огласке, и старались способствовать упрочению самостоятельности градшафтов. Но они понимали безнадежность всех попыток затормозить прогресс. Ведь машины нельзя остановить, а западный ум — переделать. Когда Лойхтмар, Раллиньон и их континентальные друзья появились в Лондоне, англичане удивлялись, глядя на них и поглаживая черные бороденки. (Дескать, эти люди как малые дети — обучению не поддаются.) Но и радовались. Эти мужчины эта дикарка Вышинская хотят войны, войны для своих масс. Представители старой элиты были умнее. В такой момент они бы мобилизовали все оружие и аппараты, какими сумели бы завладеть; и перебили бы сотни тысяч, миллионы людей вокруг себя. Эти же, новые, побратались с массами, стерли границу между собой и «народом». Не подумали о том, что нужно облегчить себе жизнь: то есть остаться дома и дома все переждать. Позволили себе возбудиться, войти в азарт. Да, эти карапузы и куколки задумали повести борьбу против них, англичан, против великой и мудрой Империи-матери. Не исключено, что они воспользуются словами из старых исторических книг: свобода, независимость. Глупые лидеры-однодневки! Но придется пройти с ними этот дурацкий путь: сражаться. Что, может, и в самом деле придаст всем бодрости. Континентальные европейцы еще сохранили веру, смехотворную веру в отвратительные военные орудия, которые следовало бы утопить…
Лойхтмар Раллиньон Уру Вышинская Ацагга Донгол Дулу вернулись на континент. Они знали: восточное полушарие должно быть покорено. Нельзя метать огонь в светила небесные, если еще не завоеван Земной шар и в каких-нибудь ста милях за Вислой начинается враждебный мир. Новый импульс проникал в бездействующие, еще не полностью потухшие массы: образ гигантских равнин, безмерно высоких гор, кишащих людьми экзотических городов. На этих чужаков они должны напасть, смешаться с ними, все там наводнить собой. Так должно случиться. У них ведь есть аппараты. И скоро это случится. Все уже слышали о чудовищной мощи аппаратов. С другим настроем, чем раньше, несли теперь люди по дорогам западных континентов флаги с изображениями огня и небесных светил. Лихорадочная сила воспламеняла сердца, напрягала мускулы. Кто-то держал знамя; и оно соединяло в один пучок волю всех.
Градшафты пришли в движение. Все новые и новые толпы, мужчины женщины, жаждали участия в борьбе. Чтобы вести войну, требовалось несколько десятков тысяч солдат, хорошо обученных. Но разум подсказывал: надо призвать многих — чтобы занять чем-то праздные толпы и, по возможности, уничтожить их. Во всех странах от руководящей элиты ответвилась особая группа, которая выдумывала бессмысленные задания для солдат: Бюро Б, как ее назвали в Лондоне, в отличие от Бюро А, действительно планирующего военные действия. Бюро Б укомплектовали самыми умными политиками, с ним неформально сотрудничали технические и военные специалисты. Приток добровольцев в псевдо-армию «Б» на западных континентах был столь велик, что первоначальные планы командования оказались невыполнимыми. Планы эти исходили из устаревших методов организации воинской службы: предполагалось, что солдаты будут отливать пушки, возводить и укреплять оборонительные линии, производить в мастерских цитаделей аппараты, будто бы представляющие собой чудодейственное оружие, и тренироваться в обращении с ними; то есть имелось в виду моделирование смертоносной деятельности, а не участие в настоящей войне. Лондон сделал следующий шаг, доведя свои первоначальные планы до логического конца. Английское командование армии «Б» бросило мощные человеческие массы — полки воодушевленных, опасных для власти мужчин и женщин — на подлинный театр военных действий: на русские равнины; этим солдатам предстояло совершить страшную и напрасную работу.
