Женщина, которая стояла рядом с последним оратором, подскочила к старику, крикнула ему в лицо что-то оскорбительное, сунув под нос кулак. Старик самостоятельно встал с коляски, поднялся на подиум, заехал обидчице по шее:
— Прежде ты бы себе такого не позволила!
Она с плачем упала на доски; помрачневший оратор помог ей спуститься по ступенькам.
ПОСЛЕ ЭТИХ СОБЫТИЙ консулом Берлина стал Мардук. Высоколобый бледный человек лет тридцати, с большими серьезными глазами. Длинное костистое лицо, спокойная размеренная походка (хотя ноги ненадежные, со слабыми мышцами). Прежде Мардук ничем особенным не выделялся, однако в последние дни перед мучительно приближающимися выборами, когда уже обнаружились признаки анархии — в Мекленбурге восстали потомки старых правящих родов, в Магдебурге и его окрестностях вокруг фанатичного старика Лигбау собирались разрушители машин, — так вот, в те дни ему хватило мужества, чтобы из Бернау, где он тогда находился, с двумястами сподвижниками приехать в Лёвенберг
[43]
, где совещались «друзья железа», захватить всю собравшуюся там верхушку этого движения и за один-единственный день добиться того, чтобы и относящиеся к ней люди, и сама она как целое исчезли. До самого конца его долгого консульства — а закончилось оно в середине двадцать седьмого столетия — о действительной судьбе этих сорока двух мужчин и женщин знали лишь немногие посвященные.
Мардук — человек такого же склада, что и те, кого он захватил в плен — жил среди лесного массива под Лёвенбергом, почти на границе с Мекленбургом, рядом с крупнейшей в градшафте белковой фабрикой. Маленький буковый лес располагался практически за стеной его рабочего кабинета. Между этими зелеными буками и гуляли теперь сорок два пленника. Еще когда они проходили через низенькую калитку, в глаза им бросились треснувшие деревья. Из трещин на стволах, из широких ран выступала густая застывающая в виде пузырьков желтоватая слизь. Она стекала на корни и, высохнув, выглядела как ржавчина. Пленники смутно помнили, что этот Мардук, всегда державшийся особняком, занимался какими-то опытами с растениями. Он, вроде бы, работая в лабораториях Меки — с внутренностями животных, но больше с частями растений, — добивался очень своеобразных изменений в процессе роста.
Помрачневшие пленники ходили по парку Мардука, не зная, как все это понимать: что их захватили силой, привезли сюда, держат взаперти. Ведь Мардук — человек их круга. Не исключено, что он получил информацию о готовящемся на них нападении, решил позаботиться о своих соратниках по союзу и укрыл их у себя в доме. Они ожидали, что он вот-вот появится и все объяснит. Их обвевал свежий весенний ветерок, и время от времени возникало ощущение, будто рядом с ними — возле плеча, за спиной — что-то движется. Они ничего подозрительного не видели. Присаживались на землю — то вместе, то поодиночке. В воздухе присутствовало что-то особенное — с острым запахом, как разреженный дым. От деревьев, казалось, распространялся жар; стволы в некоторых местах были теплыми. Встревожившись, люди стали внимательнее присматриваться к деревьям. Когда они наклоняли голову к стволу, внутри что-то гудело жужжало шумело. То были древесные соки: ведь наступила весна. Удивляло лишь, как активно эти соки движутся — в сердцевине, по капиллярам. Пораженные люди прикладывали ухо то к одному, то к другому дереву. Изнутри некоторых стволов доносилось шипение, как будто жидкость там внутри закипала. С дерева, до которого никто не дотрагивался, упала зазеленевшая ветка. Сверху что-то фыркнуло, будто выплеснулся древесный сок. Острый запах — повсюду вокруг разреженный, едва ощутимый — возле этого ствола усилился; люди, не выдержав, отошли. Запах был едким, как аммиак.
Некоторым из обеспокоенных пленников пришло в голову, что от этих деревьев надо защищаться, ломая их: благо лес еще молодой. Зачинщики подошли к деревьям, принялись раскачивать толкать стволы; один, высоко вскарабкавшись, отрывал отламывал большие ветки, обдирал листву — но внезапно, словно оглушенный наркозом, упал спиной на засыпанную листьями землю. Дерево толчками выдыхало горячий пар. Пострадавшего, который потерял сознание, оттащили в сторону; другие тоже отошли. Мардук все не появлялся. Ближе к вечеру пленникам передали — через стену с острыми кольями наверху — еду и питье в корзинах. Поужинав, они заснули.
Около четырех, когда рассвело, пленники, проснувшись, искали друг друга и очень удивлялись. Лес сделался таким густым, дорожки между стволами — такими узкими… Древесная масса бесформенно распространилась вширь. Между деревьями теперь едва-едва могли пройти рядом два человека. В ушах у всех стоял жужжащий звук, похожий на вчерашний. Люди не понимали, откуда он; дотрагиваться до деревьев они не решались. Хотя сверху сквозь кроны падал утренний свет, где-то по соседству кукарекали петухи, а вдали грохотали подземные электрички, в непосредственной близости, справа и слева, мало что удавалось рассмотреть. Где-то там — испуганный стон, и в другом месте тоже. Многие сбросили с себя пиджаки или куртки, чтобы легче было дышать. Лес, несомненно, рос прямо под их взглядами. Кто-то из запертых здесь уже лежал на земле без сознания, и пока другие, испуганные, ищущие чего-то, неожиданно для себя натыкались на лежащих, пока у всех пленников тряслись поджилки и они пробирались сквозь чащу, как по темному подвалу — наощупь, — возле стены несколько человек выкрикивали имя хозяина: «Сжалься, Мардук!» Некоторые безрезультатно искали выход, блуждая по дорожкам, которые с каждым часом сужались. Некоторые в задумчивости кусали пальцы и сплевывали кровь.
Около девяти утра, когда солнце уже слепило — то самое солнце, что сияло и над кораблями в Атлантическом океане, и над самим бескрайним океаном, то солнце, что совсем близко, в Бернау, стояло над детскими песочницами, — в парке вдруг раздались безумные крики о помощи (и больше не смолкали): дикий выплеск боли, как если бы на человека напали хищники. Большинство пленников в этот момент побледнели и, парализованные страхом, опустились на землю. Те же, что оказались поблизости от кричащего, вытягивали шеи, стараясь понять, что случилось: в полутьме они разглядели, как что-то трепыхается, колотит ногами. Ноги, а вокруг них длинная юбка… Это женщина; сверху ее что-то удерживает: рука, у локтя, зажата между двумя деревьями, срастающимися и брызгающими слюной. Женщина прислонилась спиной к двум этим напирающим, разбухающим существам, силится от них уклониться, нагнуться, но юбка путается в ногах, и несчастная повернулась, воет-жалуется-рычит: «Помогите! Скорей! Дайте нож!»
Лес непрерывно потрескивал. Люди внизу стояли лежали бродили, сходились и расходились, но при этом их все время обрызгивало липкой, похожей на клей жидкостью, которая, будто комочки слизи, оброненные из птичьих клювов, падала им на лица и руки, а часто и в самом деле брызгала, словно из трубочек. К похрустыванию периодически прибавлялись шипение и клокотание, как из откупоренной бутылки; воздух стал удушливым. Деревья переплетались ветвями, чуть ли не обвивали друг друга. Темнота сгущалась. Крыша — деревянный потолок — постепенно смыкалась над головами людей. Лес уплотнялся, превращаясь в тесный, все более тесный ящик, с крышки которого вовнутрь что-то капало. Воздух был забродившим-горьковатым-спертым, с клубами едкого возбуждающего газа. Земля же, еще недавно ровная, морщилась, скручивалась, змеилась. Из нее проступали, набухая, корни — жилы толщиной с руку, с которых осыпался песок. Уровень почвы повысился.
