Когда бранденбуржцы отступили сначала в Ганновер, а потом дальше к востоку, оборотни сочли, что наступил подходящий момент для их удара. Свою главную задачу они видели в том, чтобы вызвать в стране голодную эпидемию. С этого они и начали. Через три недели после наступления гамбуржцев тысяча пятьсот человек, работавших на фабриках синтетических продуктов, покинули эти фабрики и устремились на армейские сборные пункты — под тем предлогом, что охвативший их боевой пыл будто бы не позволяет им долее оставаться на рабочих местах. Они хотели таким образом выиграть время и спасти свои жизни, ибо в условиях нехватки продовольствия катастрофа не заставила бы себя ждать. Этих людей принудили поодиночке предстать перед ошеломленными сенаторами, почти разгадавшими их намерения. В самих воинственных ордах саботажников поначалу встречали с ликованием. Но сенат вскоре разослал предостерегающие инструкции.
Тут-то Мардук и взял бразды правления в свои руки. Седовласый консул повел себя так, будто только и ждал подобного сигнала. Его старые враги — мужчины и женщины, связанные с аппаратами, с высокой наукой, — пожелали схватить страну за горло, разрушить результаты его трудов. Благодаря своей репутации и своим охранникам он сразу обеспечил себе руководящее положение в сенате. Он лично допросил задержанных; сказал им, что они — пособники скрывающихся оборотней и что их планы ему хорошо известны. Потом велел согнать все полторы тысячи человек, бежавших с фабрик, в ганноверский район Линден. Сто саботажников — в присутствии делегаций от всех орд, собравшихся на осеннем лугу — были по его приказу подвергнуты жестоким пыткам. Экзекуция продолжалась с полудня до вечера.
Назавтра, поскольку они так и не признали своей вины, Мардук вечером передал их — для умерщвления — солдатам. Об этом массовом убийстве за границей ничего не узнали, только в Гамбург просочились кое-какие сведения. Факты же были таковы: в тот вечер на европейском континенте впервые за несколько тысяч лет человеческие зубы снова разрывали человечью плоть, а человеческие губы лакали кровь. Неистовство воинов, которые в буквальном смысле рвали смертников на куски, было беспримерным. Убийство затянулось надолго. Тут сказалось наличие в крови бранденбуржцев африканских примесей. Воины и воительницы еще и в ближайшие дни пили вино из превращенных в чаши черепов. В соседних ордах вместе с яростью против врагов возрастало и такого рода сладострастие, отнюдь не шедшее им на пользу; поэтому Мардук в дальнейшем от подобных методов отказался. Определенно можно сказать одно: консул Мардук, внезапно вновь вынырнувший на политической арене как седой, утомленный жизнью человек, в те дни помолодел. Саботажников он велел заковать в наручники. Продукты питания рекомендовал экономить, а воинам предписывал в случае необходимости временно возвращаться на поля. И ордам, и их предводителям консул предоставил точную информацию о положении дел и сформулировал задачу: там, где возникнет голод, они обязаны сами заботиться о своем пропитании. Большая часть его вооруженной охраны отправилась защищать границу.
Не всех беглецов с фабрик Меки Мардуку удалось заковать в наручники или убить. Поблизости от орды Лоренца, между городами Ильцен и Ильменау
[46]
, располагался отряд Яна Леббока, а к северу от него, в районе старого Бевензее
[47]
, — сильно разбавленный женщинами отряд суровой Анжелы Кастель, в прошлом одной из любовниц Балладески: той самой Марион Дивуаз, о которой рассказывали, что Мардук, устыдившись своей любви, будто бы вышвырнул ее из окна. Кастель — смуглая, маленькая, с гладко зачесанными волосами — была единственной женщиной-военачальником в теперь преимущественно мужском обществе Бранденбургского градшафта; она и ее воины носили на груди, как украшение, веточку ели и принимали в свои ряды ожесточившихся женщин. Этот отряд у многих вызывал насмешки, но до поры до времени с его существованием мирились. Кастель гордилась тем, что приютила у себя беглецов с фабрик Меки. И когда по передвижениям групп, расположенных южнее и восточнее, стало очевидно, что ненавистный Мардук что-то против нее замышляет, Кастель будто сорвалась с цепи. Сперва она освободила для себя место, предприняв атаку на гамбуржцев, — продвинулась в северном направлении вплоть до Лауэнбурга
[48]
. Против гамбуржцев она и применила впервые изобретенные ею орудия дальнего действия. Сперва — тучегон. Этот газогенератор выбрасывал из себя тяжелую, черную, будто насыщенную углем воздушную массу, которая даже под воздействием ветра почти не поднималась над землей и не меняла заданного направления. Не будучи ядовитой и не причиняя непосредственного вреда, черная туча, парящая-ползущая над поверхностью земли, плотно обволакивала каждого человека каждый предмет каждое дерево дорогу гору телегу лошадь, так что все живые существа, оказавшиеся в темной зоне ее воздействия, мгновенно останавливались, охваченные глубоким страхом. Настолько непроницаемой была эта тьма, что люди, даже взявшись за руки, друг друга не видели, а лишь жались друг к дружке, беспомощно вглядываясь в ночь.
Беда навалилась на противников Кастель, когда под Лауэнбургом первая такая туча, которую они сочли ядовитой, вдруг образовалась на земле в виде непроницаемых клубов дыма, начала разбухать, надвигаться и наконец накрыла их с головой, затопила! Ехавшие на телегах попробовали ускользнуть от опасности; пронзительно и глухо звучали их предупредительные крики. Но, мчась в кромешной тьме, они наезжали на бегущих блуждающих стоящих; врезались в деревья и в стены домов; на полном ходу сталкивались друг с другом и разбивались. Лошади, которые паслись на пастбище, вырвались за загородки, пустились в галоп, звонко и горячо ржали, опрокидывали людей, спотыкались, в ужасе кусали другое животное, отбивающегося человека, древесный ствол — все, что попадалось им на пути. Люди (всюду, где их настигала катастрофа: в домах на улицах на лугах) пытались спастись. Бежали, перекликались, хватались за руки; не видя друг друга, вслепую двигались дальше. Потом сквозь эту толпу рванулись животные и телеги. Пешие бросались на землю. Если находили какую-то яму, заползали в нее. Прислушивались к хаотическим звукам, чтобы понять, где можно укрыться. А когда под конец все остановились, будто околдованные неурочной ночью, на них напал вражеский отряд. Как просеивают песок в сите, так же обращались с ними враги: беспорядочную толпу прошивали пулями и снарядами, сверху и с флангов. Ее пронизывали молниями. На одно огненное, убийственное мгновение среди бегущих вспыхивал свет…
Под Лауэнбургом мулатка Кастель обратила против плотно заселенного, занятого гамбургскими войсками района силу реки. Эльба — широкий, многометровой глубины водный поток — поднялась, будто холст, снятый с рамы, из своего русла, захлестнула облицованную камнем и обсаженную деревьями набережную; смешалась с пылью, заструилась дальше — сперва как бы неохотно, потом все быстрей и быстрей; и наконец, шипя и пенясь, затопила весь разлинованный лугами, парками и дорогами ландшафт. Распространившись в этом районе по плоской поверхности, река затем покатилась к югу, в Люнебургскую пустошь. Поток запрыгивал через окна в дома в комнаты, уносил на своей спине людей, изгороди, животных, домашнюю утварь. Сады хлева фабрики он уничтожал, непрерывно продолжал разбухать, подгоняемый то бесшумной, то взревывающей, как ураган, силой, которая особым образом воздействовала на воду. Позже стало известно, что женщины из группы Кастель владели технологиями, которые через много лет нашли применение близ острова Ян-Майен
[49]
и открыли новую эру в покорении водной стихии. Эльба была рассечена — на середине своей глубины — генерирующими и распыляющими газ цепями, у которых один конец свободно болтался в воде, а другой крепился к навесному жесткому проводу. Ниже этого заграждения река текла нормально. А выше, как при шлюзовании, тяжелая смешанная с илом вода Эльбы стеной вздымалась вверх и, с шумом обрушиваясь на прибрежные земли, наводняла их.
