— Посиди со мной, — попросил он спустя некоторое время, когда, пододвинув табурет, уселся напротив нее, по-прежнему сидевшей на скамье и закрывшей лицо руками. — Никто мне не поможет, Элина. Я понимаю, что и ты мне не можешь помочь. Мардук, когда я к нему пришел, велел меня выгнать. Меня оторвали от земли. Ударили.
Она заплакала, но он не дал ей опомниться.
— Куда мне теперь, Элина? Я не могу без него. Мне надо — к нему.
— Что ты ему сказал, Ионатан?
— Что я — оборотень. Это у меня вырвалось. Я себя стыдился. И оно вырвалось. Это хорошо. У меня нет ничего общего с оборотнями. У меня и не было с ними ничего общего. Никогда. Я их проклинаю.
Его глаза горели, чуждо и враждебно, против нее.
— А что Мардук?
— Он поступил со мной, как я заслужил. Даже слишком мягко. Надо было высечь меня, заклеймить каленым железом. Так вообще-то полагалось. Или — убить. А теперь я остался без помощи…
— Но у тебя ведь есть я. Мы уедем отсюда.
— Я не хочу. И никуда не поеду. Я не уйду от него. Не покину его. Я… даже и не смог бы. Теперь ты знаешь.
— Я это всегда знала.
— Теперь знаешь наверняка. — Он поднял к ней страдающее лицо. — Ну и что ты скажешь, Элина?
— Ты не ждешь от меня помощи. Хотя я твой друг.
— Нет. Не говори так. Лучше иди ко мне. Дай мне забыться.
Он встал. Обнял ее (Элина с отсутствующим видом прижалась мокрым лицом к его лицу). И зашептал:
— Я рассказывал тебе о маме. Ее убил Мардук. Но я не воспринимал это так, как если бы он ее в самом деле убил. Нет, не говори ничего, не смейся надо мной. Мне кажется, он вместе с моей матерью составлял некое единство, как если бы был связан с ней — в том же смысле, что и отец, которого я не знал! Он… Он и сейчас — одно целое с ней. Только рядом с ним я могу успокоиться. Если я от него уеду, я буду внутренне расщеплен.
Она прошелестела, глядя в сторону:
— А как ты относишься ко мне?
— Не знаю, Элина. Сейчас мне с тобой хорошо.
— Но с Мардуком, похоже, скоро будет покончено?
— Не говори этого, умоляю, не говори!
Он отпустил ее, покружил по комнате, встал у окна. Красное зарево горело на сером небе.
Пока он стоял, спокойно и молча, она подобрала под себя ногу, опустила голову и задумалась. Потом, не меняя положения, позвала:
— Ионатан!
— Да.
— Ионатан, я могу дать тебе совет.
Он быстро обернулся, шагнул к ней — она не шелохнулась, — схватил ее за плечи:
— Не говори ничего, Элина! Прошу тебя, не лезь и ты туда же. Не давай мне никаких советов. Не мучай меня хоть ты.
Она отчетливо сказала:
— Но ты нуждаешься в совете. Нуждаешься в помощи. Я вовсе не хочу тебя мучить.
— Я же вижу, вижу: сейчас ты настроена против меня.
— Я знаю, что тебе посоветовать, Ионатан. Но прошу, позволь мне сделать необходимое.
— Ты думаешь, я должен остаться один. Ты хочешь меня покинуть.
— Нет, я пойду к Мардуку.
Он отпустил ее плечи, наклонился, попытался снизу заглянуть ей в лицо. И протянул, подавшись назад:
— Так ты к Ма-ардуку хочешь пойти…
— Да.
— Потому что я повержен?
— Ионатан, так надо. Позволь мне.
Он отошел к стене. Рухнул на скамью у окна:
— Мардук велел вышвырнуть меня вон. Теперь ты…
— Что мне сказать. Я не сумею всё объяснить. Я… Я тебе по-настоящему предана. Мне больно, оттого что я вижу тебя таким. Я думаю, я хочу, хочу… сделать для него то, что сделал бы, если бы мог, ты.
И, вскинув голову, все еще вслушиваясь с улыбкой в даль, она выдохнула:
— Я должна пойти к нему. Или ты не веришь, что он сейчас меня ждет? Я уверена, тебя-то он не примет. Я же ему помогу. Ты потом… придешь к нему снова. Когда ты придешь снова и на сей раз там буду я, он не решится тебя оттолкнуть.
Она соблазняла Ионатана:
— Так обстоят дела. Иди же ко мне! Иди. Смотри, разве я не то же, что ты? Я могу приблизить тебя к нему через мое тело. Иди, не бойся меня. Мы с тобой уже сотни раз спали вместе.
И она пошла навстречу ему — в смятении поднявшемуся, — обняла:
— Мой Ионатан! Мое счастье! Обними меня, чтобы я стала тобой. Мне теперь так хорошо. Отдайся. Не сдерживайся. Открой губы, открой глаза. Я же Элина. Я так… тоскую, тоскую по тебе! Этого не выразить в слове.
Он уронил голову ей на плечо, прошептал:
— Какая ты странная!
Теперь он держал ее крепче.
— Ионатан, я твоя гавань. Успокойся. Ничего плохого с тобой не случится. Со мной тебе будет хорошо.
— О, какая ты…
— Иди сюда, я должна тебя поцеловать. Я истосковалась по тебе. По твоему рту. Твоим глазам. Как же я люблю тебя! Не сдерживайся.
— Я и не думаю. Я не сдерживаюсь перед тобой.
— Узнаешь меня снова? Элину, твою радость? А ты — мое блаженство. Но мне нечего тебе подарить. Я должна целовать твои руки. Твои ступни.
— Нет, Элина.
— Разве я не твоя Элина?
— Ты так распалилась…
— Это из-за тебя. Я не могу спокойно смотреть, как ты стоишь. Я хотела бы проглотить тебя, вобрать целиком. Все, чем ты отличаешься или обладаешь, достойно зависти. Твоя куртка, твои волосы — не могу допустить, чтобы они оставались вне меня. Ах, ну поцелуй же и ты… Разве я не твоя Элина?
— И да, и нет. Ты сейчас… какая-то дикая.
— Мне кажется, будто я никогда тебя не любила. Будто сейчас люблю в первый раз. В самый первый. Будто до сих пор я только играла с тобой. Так ненасытно, ненасытно, Ионатан… Так ненасытно я желаю тебя. Иди сюда. Солнце встает. Уже почти светло. Ложись ко мне.
— Я сам не понимаю, что чувствую.
— Так не стой же столбом. Или ты меня разлюбил?
— Я боюсь тебя, даже испытываю к тебе неприязь.
— Ко мне, ко мне?!
Она засмеялась, крепко его обняла.
— Ах, не говори глупостей, я так по тебе истосковалась!
Он хотел от нее освободиться, но она сжала его еще крепче. Он просительно зашептал:
— Элина, дорогая, что с тобой? Я тебя обидел? Я причинил тебе боль?
— Я хорошая. Больше, чем хорошая. Как ласково ты говоришь. Не мучай, не мучай меня.
— Я не мучаю. Моя Элина. У тебя усталые глаза…
— Теперь ты и вправду мой Ионатан.
