«Ответственности боится и градоправитель», – подумал Гори, глядя, как хозяин дома в тревоге маячит где-то за спиной Антефа.
– Тогда отдай настойку моему слуге, – предложил он, и ему пришлось собрать все оставшиеся силы для того лишь, чтобы произнести вслух эти нехитрые слова. – Мне необходимо завершить здесь одно дело, а если меня будут мучить невыносимые приступы боли, я не смогу заниматься работой. Если хотите, могу продиктовать своему слуге особый документ, в котором будет подтверждено, что с вас двоих снимается любая ответственность за то, что в дальнейшем произойдет со мной.
И лекарь, и градоправитель облегченно вздохнули, но сразу же устыдились своих чувств.
– Царевич, если бы ты предупредил меня раньше, я поручил бы своему лекарю неотлучно находиться при тебе днем и ночью, – воскликнул градоправитель. – Приношу свои извинения, что нерадиво выполнял свои прямые обязанности.
– Твоей вины в этом нет! – выпалил Гори, собрав в кулак оставшиеся силы. – Просто прошу: сделайте все, как я сказал. Антеф, проследи. – И он, закрыв глаза, отвернулся в другую сторону.
Он слышал, как Антеф проводил лекаря и хозяина дома, после чего, видимо, лишился сознания, поскольку следующее, что он увидел перед собой, было лицо друга, который держал Гори за руку и пытался поднести к его губам чашу. Гори уловил прогорклый запах маковой настойки. Осторожно он отхлебнул из чаши, а потом протянул руку Антефу, ища опоры.
– Помоги мне сесть, – сказал он.
Антеф поддержал его, потом наклонился совсем близко к другу. Гори чувствовал, как он пристально всматривается в его лицо.
– Что с тобой, Гори? – спросил он, явно сдерживая волнение.
Никогда еще Гори не доводилось слышать, чтобы Антеф называл его по имени, и на него накатила теплая волна благодарности другу за его надежность, за верность, ни о чем не спрашивающую и ничего не подвергающую сомнению.
– Она хочет меня убить, – ответил он. – И это у нее получится, вот только я обязательно должен вернуться домой живым. Антеф, я непременно должен вернуться живым!
– И вернешься, – серьезно произнес Антеф. – Говори, что я должен делать.
– Немедленно, нынче же вечером отправляйся в Обитель Жизни. Маковую настойку оставь мне. Обещаю, все до капли выпивать не буду. – Наркотик уже начинал действовать, и боль притупилась, но вместе с ней притупилась и способность соображать. Гори старался побороть снотворное действие зелья. – Библиотекарь должен был подготовить для тебя несколько свитков. Перепиши их поскорее и возвращайся только тогда, когда закончишь работу. Я же нынче вечером непременно должен отправиться осматривать гробницу. Тебе удалось сегодня разузнать что-нибудь новое?
– Нет, все говорят одно и то же: никто из тех, с кем я встречался, никогда не слыхал ни о Табубе, ни о Сисенете, ни о Хармине.
– Так я и думал. – Гори рывком поднялся и сидел на постели свесив ноги. – А теперь иди, Антеф, и выполняй то, что я сказал. Пришли сюда стражника, мне необходима помощь. Мне хотелось бы провести более подробное исследование, но, боюсь, время истекает. Надо возвращаться домой.
Он послал слугу сказать градоправителю, что не может принять его приглашение на праздничный пир, прекрасно понимая, что тем самым озадачивает и наверняка расстраивает хозяина дома. Потом, опираясь на могучее плечо стражника, он вышел из своих покоев прямо на теплый красноватый свет предзакатного солнца и направился к носилкам.
Недолгий путь в библиотеку они миновали быстро и без приключений. Хотя маковая настойка подействовала, все равно каждый толчок, каждый поворот причинял Гори сильнейшую боль во всем теле. Собравшись с силами, он обменялся несколькими фразами с библиотекарем, а потом опять впал в легкое забытье. Время теперь превратилось для него в липкую тягучую массу. Гори казалось, что он раскачивается в носилках уже многие часы, что его сны и грезы неким таинственным образом переплетаются с окружающей действительностью, пропитанной жаром, но вот наконец он почувствовал, что опускается на землю, и, отдернув занавеску, увидел воина, готового прийти ему на помощь.
Некрополь в Коптосе представлял собой миниатюрную копию Саккары – такое же иссушенное солнцем песчаное плато, по которому тут и там высились пирамиды, холмы и насыпи, виднелись обломки колонн и недостроенные дамбы в песке, что никуда не вели. Библиотекарь, к удовлетворению Гори, воздержался от печальных восклицаний по поводу его состояния. Он шел впереди, направляясь туда, где возвышалась груда темной свежевыкопанной земли, а за ней можно было рассмотреть три ступени, ведущие вниз, к полузанесенной песком каменной двери. В проеме уже сгущались вечерние тени, словно бы просили, чтобы их впустили внутрь, и Гори, несмотря на глубокую задумчивость, не мог при виде их сдержать нервную дрожь.
Он стоял, опираясь на руку воина, рядом один из рабов держал ярко горящий факел. Библиотекарь тем временем, низко склонившись к каменной двери, внимательно рассматривал комок из засохшей глины и воска, налепленный на металлические крючки с намотанной на них бечевкой. Вдруг он с удивленным видом обернулся к Гори.
– Эту печать я наложил собственными руками, когда в последний раз осматривал эту гробницу, – сказал он. – Но с тех пор ее явно кто-то трогал. Вот, смотри.
Гори внимательно рассматривал глиняный комок, лежащий на ладони библиотекаря. На самом деле от него осталась лишь половина, из которой торчали обрывки веревки. Другой обрывок свешивался с металлического крюка. Библиотекарь слегка дернул, и веревка легко поддалась.
– Кто-то проник в гробницу, – мрачно произнес он. – Надсмотрщик над рабами, что здесь работали, сказал, что песок оказался на удивление сыпучим, а не плотным и притоптанным, как обычно, но я тогда не обратил на его слова внимания. Теперь же… – Он толкнул дверь плечом, и камень, издав слабый скрип, легко сдвинулся с места.
«Земли у входа было насыпано едва мне по колено, – отрешенно размышлял Гори. – Под силу ли окажется человеку, вернее, под силу ли этой нелюди выбраться из-под этого слоя, а потом опять завалить вход землей и камнями? Любезный друг мой, боюсь, что в гробницу никто не проникал, совсем наоборот, некто выбрался из нее наружу. – Он подавил рвущийся из груди истерический хохот. – Законы Маат попраны, и в мире, окружающем нас сейчас, возможно все. Абсолютно все». И Гори вслед за библиотекарем и одним из рабов направился внутрь сквозь узкий темный проход.
Гробница оказалась небольшой. Она состояла из единственного помещения, в центре которого располагалось возвышение.
На нем и стоял саркофаг. Факел горел ровным и ярким пламенем, и, одурманенный болью и наркотическим действием мака, Гори принялся осматривать погребальный зал. Вода – вот о чем была самая первая его мысль, едва только яростные красные отсветы упали на богато украшенные стены зала. Вода, вода и опять вода. «О, Амон, где же ты? О, Тот, будь же милосерден! О мои родные, отец, малышка Шеритра, моя честная и благородная матушка! Чем заслужили мы такое наказание?» Ему казалось, будто каменные стены в гробнице шевелятся и плавно колышутся, словно нильская волна в жаркий, дышащий зноем полдень. Вода плещется у ног молодого человека; волны колышутся у самого ложа; вот озеро, в котором весело резвятся бабуины; вода выплескивается из чаши, которую он сжимает в руке, и стекает к нему на колени; вода извергается у него изо рта, капает с мокрых черных волос.
