Шеритра не возражала. Она – царевна, и ей по праву положено занимать наилучшее место где бы то ни было.
– Когда бы ты хотела приехать? – продолжала Табуба. Шеритра пристально посмотрела на мать.
– Завтра, – сказала она.
– Отлично! – Табуба выпрямилась на циновке.
В эту секунду из тени террасы появились Хаэмуас и Гори и направились к ним. Гори сильно хромал. Поднявшись с места, Табуба приветствовала их с таким изяществом, что Шеритру охватила зависть. «Еще месяц назад я бы и внимания не обратила, – подумала она про себя, – а если бы и заметила, мне было бы все равно. Я бы просто в душе посмеялась над ней, а теперь я сама, ради Хармина, хочу овладеть этой естественной уверенностью и грацией». Шеритра неловко поднялась, чтобы подставить отцу щеку для поцелуя. Гори улыбнулся сестре и тяжело опустился в кресло, услужливо поданное расторопными слугами.
– Итак, – начал Хаэмуас. Бегло, хотя и ласково, поприветствовав Нубнофрет, он теперь не спускал взгляда с Табубы. – Похоже, мы, мужчины, нарушили вашу идиллию. У вас такой довольный вид. Ну как, вы успели разрешить все неотложные государственные дела и определить судьбы Египта?
Шеритра подумала, что такой снисходительный тон отцу вовсе не свойствен. «Что-то его тревожит. А почему это Гори так мрачно уставился в землю? Ну нет, никому не позволю испортить мне настроение в такой замечательный день». Нубнофрет рассказывала мужу о приглашении Табубы, и девушка прислушивалась, как они обсуждают между собой ее решение. Отец не имел серьезных возражений. Шеритре показалось, что, несмотря на высказанные им кое-какие замечания и требования, в общем и целом он точно так же, как и мать, рад этому неожиданному повороту событий. Удивленная и несколько уязвленная, она старалась поймать его взгляд, чтобы прочесть в нем поддержку и одобрение, но ее усилия не принесли результата. Табуба ждала, прищурив от солнца глаза и медленно переводя взгляд с одного на другого. Она не делала попыток вмешаться в их разговор, и Шеритре казалось, что в ее молчании и отстраненности есть какое-то самодовольство. Наконец отец повернулся к ней.
– Я буду скучать без тебя, Солнышко, – весело начал он. – Но мы с мамой, разумеется, будем часто навещать тебя, пока ты не захочешь вернуться домой.
«Мама не будет, – мятежно подумала Шеритра, – а что до тебя, милый отец…» Внезапно ее осенила дикая мысль, и Шеритра судорожно вздохнула. Неужели такое возможно? Хаэмуас не проявлял никаких признаков радости или воодушевления. Шеритра незаметно переключила внимание на Табубу. Женщина улыбалась каким-то своим мыслям и водила рукой по траве. Шеритра стала всматриваться в ярко блестевшие глаза отца, приглядывалась к его резким движениям. Сердце у нее упало. «Значит, вот в чем дело. Если я буду гостить у Табубы, это даст отцу возможность приезжать туда в любое время, когда только ему захочется. А мне почему-то кажется, что такое желание у него будет возникать весьма и весьма часто».
Шеритра не понимала, почему ее охватила тревога, едва только она поняла, что Хаэмуас питает интерес к другой женщине. Возможно, такие перемены пойдут ему на пользу, помогут вернуть уходящую молодость. И все же, припомнив тот странный, вызвавший их обоюдное смущение недавний разговор, она поняла, что все не так просто. Сама она искренне восхищалась Табубой, но ведь она не мужчина. А для мужчин Табуба опасна, инстинктивно чувствовала Шеритра.
Девушка тайно, из-под опущенных ресниц, разглядывала брата. Гори сидел, склонив темную голову, уставившись в одну точку на своем больном колене. «О, Хатхор, только не это! – думала Шеритра, охваченная ужасом. – Только не это, почему они оба? А Табуба знает?»
Табуба и Хаэмуас говорили о свитке.
– Я принял решение дать Сисенету возможность взглянуть на свиток, – неохотно проговорил Хаэмуас. – Только ему придется сделать это здесь. Я несу ответственность за сохранность свитка как перед богами, так и перед бессмертной ка того, кто раньше был его владельцем. Но теперь, Табуба, я дошел до той степени непонимания, на которой я с радостью готов принять любую помощь.
Табуба немедленно стала что-то ему объяснять, а Шеритра взглянула на мать.
Нубнофрет не принимала участия в беседе. Она легла на бок, прикрыла глаза. В ее позе ощущалась скрытая напряженность, и Шеритра вдруг подумала, что этот день заканчивается для матери не так радужно и беспечно, как начинался.
Внезапно Шеритра почувствовала сильную слабость, ее словно охватил жар. Вокруг нее бушевали страсти – пока неявные и почти неосознанные опасения матери, угрюмость Гори и странная, непривычная оживленность отца. А в центре всего – Табуба, та, что лишь несколько минут назад сидела здесь, лениво и томно раскинувшись на солнце, а теперь была поглощена важным разговором на серьезные исторические темы. «Она знает? – вновь и вновь задавала себе Шеритра этот вопрос. – Если бы у нее имелись какие-нибудь подозрения на этот счет, она, конечно, не стала бы приглашать меня погостить в своем доме. Или стала бы?» Шеритра резко поднялась, и разговор прервался.
– Отец, позволь мне уйти в дом, – сказала она. – Я весь день провела на солнце и очень устала. Я хочу совершить омовение до обеда. – Она понимала, что ее слова звучат высокопарно, что стоит она сгорбившись, двигается неловко, что всем ее близким опять за нее стыдно, но она ничего не могла с собой поделать. Хаэмуас удивленно кивнул.
– Конечно, – сказал он.
Шеритра сделала над собой усилие, чтобы обратиться к Табубе.
– Я прибуду в твой дом завтра днем, – сказала она.
– Увидимся завтра, царевна, – последовал вежливый ответ.
И Шеритра поспешно ушла, почти бегом бросилась вокруг пруда с журчащим фонтаном посредине, мимо цветочных клумб. Ее охватило смущение, и ей казалось, что все оставшиеся удивленно смотрят ей вслед. Она была счастлива, когда наконец вбежала в дом. «Возможно, мне не следует к ней ехать, – в отчаянии думала она на бегу, едва замечая приветствия часовых, несущих во дворце стражу. – Возможно, Табуба хочет, чтобы у отца был повод приезжать к ней, не вызывая подозрений». «А возможно, ты просто слишком много придумываешь, – насмешливо говорил ей какой-то другой голос, – и твое воображение не дает тебе покоя; поезжай к Хармину и не думай ни о чем другом».
Уже в двух шагах от двери в свои покои Шеритра подняла голову, чтобы взглянуть на свое отражение. Сутулая, худая, – лишенная привлекательности девушка – гладкое медное зеркало высотой от пола до потолка было к ней совершенно безжалостно. «Я ничего не могу с собой поделать, – подумала она с отчаянием, граничащим с паникой. – И лишь он один обладает способностью изменять меня до неузнаваемости, поэтому я не должна упускать такого шанса. Так что на этот раз не стану заботиться об остальных». И, отвернувшись от медной стены, она вошла к себе.
Казалось, что ужин не кончится никогда. Мать явно мучилась от головной боли, но тем не менее она приложила все усилия, чтобы как полагается принять двух глашатаев фараона, неожиданно посетивших их дом по пути на юг, в Нубию. Потом, после ужина, Шеритра отправилась на поиски Гори. Брат с угрюмым видом сидел у главного входа, положив больную ногу на возвышение и уставившись в душную тьму, которая, казалось, еще больше раскаляется от ярко горящих факелов, освещающих двор перед домом и мощеную дорожку к причалу. Шеритра, подобрав платье, уселась у его ног прямо на ступени, ведущие внутрь дома. Гори поднял на нее глаза. Он улыбнулся ей своей обычной обезоруживающей улыбкой, но Шеритру не так-то легко было обмануть.
