Со своей свитой она добралась до развилки, где по дороге тек многолюдный поток просителей к храму сына Хапу. Уже в густой тени храма она вдруг услышала чьи-то громкие проклятия и злые мужские голоса. Заинтересовавшись, она подняла занавеси паланкина и приказала носильщикам остановиться. Она уже собиралась послать кого-нибудь из свиты разузнать, что там происходит, как вдруг наступила тишина; потом тишину пронзил душераздирающий вопль, и перед кавалькадой внезапно появился человек. Завидев царскую свиту на безлюдной дороге, он застыл с полными ужаса глазами, потом, опомнившись, бросился бежать. Тейе кивнула начальнику стражи, и тот, взяв с собой еще нескольких стражников, кинулся вслед за беглецом, завернувшим за угол храма. От пыльной дороги веяло жаром, носильщики передавали друг другу кувшин с водой. Солдаты, оставшиеся позади, тревожно переминались с ноги на ногу; наконец вернулись стражники, они крепко держали беглеца. Сзади несли второго человека, и по тому, как обмякло его тело, и безвольно болталась голова, Тейе издали распознала, что человек мертв. Когда она сошла с носилок, солдаты сомкнулись вокруг нее, а слуги раскинули над ней балдахин. Тейе смотрела, как тело опустили на землю.
– Императрица, он умер совсем недавно, – сказал капитан. – Кровь еще не свернулась.
Тейе взглянула на разбитую голову, бритый череп, измазанный запекшейся кровью, разбитые губы, кровоподтеки на шее. Она отвела взгляд. Беглец, вспотевший и запыхавшийся, был тоже сильно избит. Его белое платье висело клочьями, но кровь, забрызгавшая его руки и размазанная по щеке, была чужая. Увидев, что императрица смотрит на него, он, что-то выкрикнув, попытался высвободить руки из крепкого захвата солдат, чтобы распластаться перед ней. Тогда Тейе и заметила его наплечные повязки, украшенные глифами Атона. Вздрогнув, она посмотрела на труп. На его наплечных повязках было выгравировано двойное перо Амона.
– Это невозможно! – Она почти кричала. – Встань, жрец. Что это значит?
Он силился заговорить, его глаза были прикованы к луже крови на дороге, уже впитывавшейся в пыль. Налетели мухи, алчно жужжа вокруг разбитой головы, солдат вытащил из-за ремня свою метелку и принялся отгонять их.
– Мне жаль, императрица, – прохрипел человек, судорожно сглатывая. – Я не хотел убивать его. Мы встретились на дороге, мне было жарко и очень хотелось пить. У него были хлеб и вода. Мы остановились поговорить. Он разделил со мной свой хлеб, и когда мы закончили трапезу, должны были уже разойтись, но… – Он закрыл глаза. Тейе невозмутимо ждала. – Мы разговаривали, потом заспорили. Он швырнул в меня бурдюк с водой, и во мне вскипела ярость. Я ударил его. Мы стали драться. Я повалил его на землю, но он вырвался и принялся ругать меня страшными словами. Я поднял камень и…
Тейе презрительно взмахнула рукой, сделав ему знак замолчать, и повернулась к начальнику стражи.
– Бросить его в дворцовую тюрьму и приставить охрану. Фараон рассудит. Труп доставьте к Птахотепу. Дерущиеся жрецы. Это невероятно!
Она повернулась к носилкам. В ноздри ударил запах свежей крови, внезапно появился гриф и закружил в вышине, неуклюже, но с вызывающим дрожь упорством; она задернула занавеси.
По возвращении во дворец Тейе отправилась прямо к сыну. Он выходил из своей купальни, разведя руки, давая возможность личному слуге вытереть себя, и приветствовал ее со своей обычной по-детски непосредственной улыбкой.
– Сегодня будет хороший праздник, Тейе. Пупри и Пузи, наконец, отправляются в Митанни после длительного отсутствия.
На этот раз она не проявила интереса к интригам, которые плели в Египте митаннийские посланники со времени похорон Осириса Аменхотепа. Глядя в лицо сыну, чтобы заметить реакцию, она в двух словах рассказала ему о том, что случилось на дороге. Он спокойно слушал с кротким выражением в больших карих глазах. Когда она закончила говорить, он ввел ее в свою опочивальню. Пока слуги облачали его в красное одеяние, он стоял, любовно лаская пальцами тонкую ткань. Потом сел, предоставив слугам окрашивать ступни хной, и, наконец, кротко вздохнул.
– Я поговорю с этим жрецом Атона, – сказал он. – Им еще так многому нужно учиться. Атон не нуждается в яростной защите. Он даритель жизни. Тебе нравятся эти браслеты, матушка? Мне подарил их Кенофер.
Она даже не взглянула на его протянутые накрашенные ладони, с которых сыпалось золото. Подойдя к креслу, она присела на корточки и заглянула ему в глаза.
– Аменхотеп, человек мертв, и это не простой человек. Жреца Амона, убитого жрецом солнца, отнесли в Обитель мертвых. Если жрец солнца не будет наказан за свое преступление, тем самым ты открыто заявишь о своем благоволении Атону и спровоцируешь дальнейшее разрешение всех глупых споров, которые имеют место, насильственным путем.
Он приподнял выщипанные брови и улыбнулся.
– Ты опытна в государственных делах, моя Тейе, и я редко оспариваю твои решения. Но с тех пор как я общаюсь с богом напрямую, я лучше, чем кто-либо, осведомлен в вопросах религии. – Слуга ловко продел золотые браслеты через его длинные пальцы. – Жрец не рассчитал свои силы, только и всего. Я сделаю ему предупреждение и отпущу.
– Если ты поступишь так, Аменхотеп, жрецы Амона начнут страшиться за свою жизнь! Это вызовет у них обиду и возмущение.
– Но их бог защитит их.
Она не могла с уверенностью сказать, что ей послышалось в милостивом тоне – истинная наивность или сарказм.
– Если ты намерен отпустить его, не мог бы ты, по крайней мере, появиться в Карнаке через несколько дней, чтобы лично провести утреннюю службу?
– Не думаю, что в этом есть необходимость. – Он вежливо отвернулся, чтобы посмотреться в зеркало, и она поднялась. Слуга окунул кисточку в синюю краску для век. – Я не ссорился с Амоном; пройдет некоторое время, и жрецы Атона сами поймут, что ничтожный Амон не представляет для них никакой угрозы. Тогда обе стороны успокоятся, и наступит мир.
Тейе не стала больше спорить. Поцеловав его в гладкое чело, будто несмышленого ребенка, она покинула его, вызвала носилки и в теплых сумерках отправилась к дому брата.
Эйе с несколькими своими офицерами пили вино в саду. За колоннами фронтона в доме мерцали первые огни, там раздавался смех слуг и наложниц, доносились запахи готовящейся еды. В темной траве лежали бабуины, прижимаясь друг к другу и тихо бормоча. Кроны деревьев, отделявших сад от реки, уже укрыла густая ночная тьма, но между стволами еще можно было различить серые полоски спускающихся к воде ступеней. Когда вестник Тейе объявил ее титулы, разговор прервался и собравшиеся распростерлись ниц перед ней. Велев им подняться, она жестом пригласила Эйе сопровождать ее, и они вдвоем пошли по дорожке мимо притихших животных к воде.
– Фараон хочет освободить жреца, содержащегося в дворцовой тюрьме, – сообщила она. – А я хочу, чтобы его убили. Смотри, чтобы все прошло без шума, но проследи, чтобы тело быстро нашли, и нужно оставить на нем знаки его жреческих отличий.
