Мы похоронили Антонеллу внутри огненного кольца, последнего пристанища в ее жизни, прямо у большой поленницы. Магистр произнес за меня все молитвы, поскольку мне было так худо, что я готов был лечь рядом с ней. Энано непрерывно лил слезы. Он держал на руках малышку, которая вопреки событию, радостно гукала и размахивала ручонками в воздухе. К счастью, она ничего не поняла.
Вопрос питания Неллы лег на нас тяжким грузом. Что толку, что мы в последний раз приложили ребенка к груди покойной! Рано или поздно она страшно проголодается. Я не больно много смыслю в уходе за новорожденными, но одно бесспорно: ни один младенец, не может питаться мясным супом или бульоном. Мы молимся Деве Марии, чтобы она помогла нам, но перед этим мы точно так же молились за спасение Антонеллы, однако она умерла…
Сегодня с утра идет затяжной дождь. Погода под стать нашему настроению. Коротышка без устали подправляет гаснущий огонь. Может, оно и к лучшему, потому что работа немного отвлекает его от горьких мыслей. Магистр взял на себя заботу о ребенке.
Поздним утром вновь взмыла в воздух Буссола, подкормленная своим хозяином, который так переживает разлуку, что у него опять на глаза навернулись слезы.
Чем все это закончится?
В понедельник в восемь утра, едва забрезжил рассвет, Витус и Магистр вернулись со своего четырехчасового дежурства. Казалось, время тянулось бесконечно, как всегда бывает, когда ничего не происходит. Но уж лучше так, чем наоборот.
— Мне почти неловко, — пробурчал маленький ученый, — смерть Антонеллы лишила аппетита почти всех, но только не меня. Я зверски голоден. — Он зябко передернул плечами. — Все бы отдал за тарелку горячего супа, краюху хлеба и сухую нитку на теле. Дождь, слава Богу, прекратился, но утренний туман почти не уступает ему по промозглости.
Друзья отправились к костру, где под навесом хранились песочные часы. Магистр перевернул их и объявил:
— Вот еще один час нашего добровольного карантина минул! Где наш славный Гвидо? Если не ошибаюсь, настал его черед, вместе со стариной Фабио.
Поскольку ни того, ни другого не было видно, друзья отправились в мужскую палатку. Сильно сощурившись, Магистр театрально воскликнул:
— Что видят мои слабые глаза? Господа еще изволят почивать? Подъем, подъем, лентяи! — Он энергично потряс и того, и другого за плечи. — Ваша вахта начинается!
Фабио приподнялся в постели, зевая во всю глотку, и начал натягивать сапоги.
— Уже пора, дружище? Так и кажется, что жизнь состоит из одних дозоров. Dio mio, если бы моя Миабелла увидела меня в таком виде!
Витус передал ему мушкет.
— Держи свое оружие. К счастью, оно нам не понадобилось. Никаких происшествий.
Фабио выпрямился во весь рост и разгладил свою одежду. Как и все остальные, он спал, не раздеваясь. Повесив мушкет за спину, он еще раз от души зевнул и повернулся к Гвидо.
Скрипичный мастер тем временем тоже проснулся, однако не делал никаких попыток подняться.
Сморщив лоб, Витус поинтересовался:
— Ты не хочешь вставать?
Гвидо решительно затряс головой и крепко обхватил футляр со скрипкой, словно женский стан.
— Почему? Ты болен?
— Этого нам еще не доставало! — бухнул Фабио.
— Нет, я не болен. Но я не могу идти в дозор. Это вредно. Для нее вредно. — Он показал на футляр, и стало ясно, что имеется в виду его инструмент.
Магистр с трудом сдерживал раздражение:
— Что ты мелешь там чепуху? Если боишься, что погода может повредить твоей скрипке, оставь ее здесь.
— Это невозможно! — Голос Гвидо почти сорвался на крик.
— Ага, значит, невозможно? Ты что, боишься, что кто-нибудь украдет твою ценность? Сам подумай: какая от этого выгода? И даже если бы кто-нибудь сделал это, где бы он спрятал сокровище? Мы окружены кольцом огня диаметром всего в двадцать шагов!
Гвидо задрожал.
— Я не имею права бросать свою скрипку, — прошептал он. — Не имею права. Она боится огня, страшно боится!
Магистр сдерживался из последних сил:
— Скрипка, испытывающая человеческие чувства? Это бессмыслица! Мистификация! Сумасбродство! Ты всерьез думаешь, что кусок дерева может бояться огня?
— Огонь, огонь, повсюду огонь!
Витус попробовал утихомирить страсти:
— Но огонь горит уже не первый день, и ты не раз ходил в дозор со скрипкой на спине, ведь с ней же ничего не случилось.
Похоже, Гвидо не слушал его. Глаза его округлились от страха, в то время как он продолжал гладить футляр.
— Жара, жара! Ужасная жара! Она разрушает все подряд, и моя дорогая скрипка боится. Боится за свое тело, свою шейку, свой завиток и свои маленькие отверстия!
— Дырки не горят! — грубо одернул его Магистр.
Витус отвел его в сторону:
— Оставь его, боюсь, что это бесполезно. Бессмысленно рассчитывать на Гвидо, во всяком случае сейчас. Может быть, он одумается позже.
Он обратился к Фабио:
— Я очень сожалею, но тебе придется пока пойти одному в дозор. В полдень тебя сменят. Потом будет видно.
Торговец буркнул что-то невнятное себе в бороду, смерил Гвидо презрительным взглядом и ушел прочь.
— Кстати, а где Энано? — вспомнил Магистр.
— Наверное, там же, где ребенок. В палатке Антонеллы.
Они отправились туда и, пригнувшись, вошли в бывшую женскую обитель. Коротышка и в самом деле был там. Он держал в руках маленький клистир из овечьего пузыря, конец которого облепила губками Нелла. Она, довольно причмокивая, сосала.
— Это же мой клистир! — удивленно воскликнул Витус.
Магистр прищурился:
— Черт возьми! Что ты даешь ребенку, плут?
Энано поднял голову, но, прежде чем он успел ответить, снаружи донеслось громкое блеяние.
Друзья переглянулись. Что бы это значило?
Первым догадался Магистр:
— Коротышка, ты подоил козу и даешь молоко малышке, верно?
— Уи-уи, ей жутко нравится, глядите, как пьет!
— Все это, конечно, замечательно, — медленно проговорил Витус, на лбу которого залегла глубокая складка. Он подошел к Коротышке, который, нисколько не смутившись, продолжал свое дело. — Но может быть, ты соблаговолишь объяснить мне, как коза попала внутрь огненного кольца? Ведь она стоит прямо за палаткой? Привязана, как я полагаю? Сколько раз я говорил: кольцо — наше единственное спасение. Никто не должен попасть сюда извне, и никто не должен покидать его! Как же ты привел сюда козу?!
— Т-с-с! Не ори так, Витус, а не то моя овещка запищит.
— Как ты приволок сюда козу? — Витус стал говорить тише, но гнев его еще не улегся.
