– Прости, Ваня, но я уеду. – Надежда бросила вилку. – Вот они, счета. Две тысячи… Две тысячи воров и хамов, видеть их не могу!
И быстро вышла из комнаты, почувствовав, что слезы вот-вот потекут по щекам.
Мужчины продолжали завтрак в молчании. Потом Иван вдруг встал, вышел в буфетную и принес графинчик с двумя рюмками. Молча налил.
– Водка? – насторожился Беневоленский.
– Ты прав, Аверьян. И отец прав. Смена знамен!
И залпом выпил рюмку.
Через сутки они тихо и грустно провожали Наденьку. Феничка уже прошла в вагон, распаковывалась в купе, а Надя смотрела на Ивана в упор, уже не скрывая слез.
– Береги себя, Ваничка. Умоляю тебя.
– Я поживу здесь немного, Наденька, – со значением сказал Беневоленский.
– Приезжайте к нам, Аверьян Леонидович. Мы будем очень рады вас видеть. И Варя, и дядя Роман, и я. Вы же – Машина любовь, это больше, чем просто родственник.
– Непременно приеду, Наденька. Только, если позволите, после коронации. Когда в Москве потише станет. Мой поклон всем Олексиным и Хомяковым.
Девушки приехали в Москву на следующий день. В первый же вечер, за ужином, Надю подробно расспрашивали о житье в Высоком. Но отвечала она скованно и неохотно, а о разоренной елке вообще умолчала. Но после ужина уединилась с Варварой.
– Я покаялась на маминой могиле. Теперь хочу покаяться перед тобой.
– Стоит ли ворошить старое?
– Стоит. Я вас всех обманула. Обманула, понимаешь? Не знаю, почему и зачем. Ради самоутверждения, что ли.
– Что значит, обманула? Поясни.
– А то значит, что подпоручик Одоевский просидел до четырех утра в моем будуаре в присутствии Грапы, которой я запретила говорить правду.
Варвара молча смотрела на сестру потемневшими от гнева глазами.
– Что ты сказала?
– Твоя сестра – сама невинность, Варвара, маменькой клянусь, – неуверенно улыбнулась Наденька.
– Ты… Ты – сквернавка! Насквозь испорченная сквернавка! Ты же поставила под пулю Георгия!..
– Мама простила меня, – тихо сказала Надежда. – И велела сказать тебе всю правду. Я слышала ее голос, Варенька, слышала…
И, покачнувшись, стала медленно оседать на пол. Варя подхватила ее, закричала:
– Врача! Врача, Роман, немедленно врача!..
Глава третья
1
В конце января в Москву прибыл министр императорского двора граф Воронцов-Дашков. Двадцать седьмого он посетил Ходынское поле, где осмотрел работы по возведению Царского павильона в русском стиле, и в тот же день уехал в Петербург, оставив своим представителем генерала Федора Ивановича Олексина.
– В Рескрипте государя генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу указано оказывать полное содействие нам, то есть Министерству двора, в коронационных приготовлениях, – с удовольствием рассказывал Федор, сразу же по отбытию непосредственного начальства навестивший родственников. – Чтобы ты, Роман Трифонович, имел представление об их размахе, скажу, что, например, колокольню Ивана Великого и кремлевские башни осветят четырнадцать тысяч лампочек. Четырнадцать тысяч!.. Во всех башенных пролетах зажгут разноцветные бенгальские огни, а стены Кремля унижут лампионами со стеариновыми свечами. И все не на глазок, не на русский авось, а по рисункам Каразина, Прокофьева и Бенуа.
Надя слушала с интересом, Варвара вежливо удивлялась, а Роман Трифонович невозмутимо посасывал незажженную сигару.
– Идут немыслимые расходы, немыслимые! Граф приказал мне проверить кое-какие счета, и я выяснил, что, например, кумачу уже закупили свыше миллиона аршин по цене семьдесят пять копеек за аршин, тогда как нормальная цена – двадцать копеек!
– Двадцать две, – уточнил Хомяков.
– Это ж сколько денег застрянет у откупщиков в карманах!
– Я обошелся без откупщиков.
– Ты?..
– Ну, а чего ж мелочиться-то? – усмехнулся в аккуратную надушенную бороду Роман Трифонович. – Казна платит напрямую, Федор Иванович, грех такой случай упускать.
– Но как тебе удалось?
– Еще до твоего приезда меня вызвал великий князь и укорил, что купцы мало жертвуют. Я говорю: «Совсем не жертвуют, Ваше высочество, потому как не ведают, достигнет ли их жертва намеченной цели. А люди они – практические». – «Но это же непатриотично!» – возмутился Сергей Александрович. «А откупщиков меж нами и вами ставить патриотично, Ваше высочество? – спрашиваю я тогда. – Коли сойдемся на прямых поставках, так, глядишь, и жертвовать начнем».
– И он?.. – с замиранием сердца спросил Федор Иванович.
– Сошлись, генерал, сошлись. И не только на кумаче.
– Это же миллионы…
– Если позволишь, Варенька, мы бы прошли в курительную. Вели туда десерт подать. Благодарю, дорогие мои, обед был чудным. Идем, генерал.
В уютной, обтянутой тисненой кожей курительной они уселись в большие кожаные кресла и молча курили, пока накрывали на стол. Два лакея в расшитой галунами униформе принесли фрукты, сыр, французский коньяк, ирландское виски, голландский джин и удалились.
– Н-да, – протянул Федор Иванович, не сумев скрыть завистливого вздоха. – Деньга к деньге…
– Как тебе служится при третьем государе? – спросил Хомяков, напрочь проигнорировав подвздошную интонацию родственника.
– Дед и отец благоволили ко мне, а этот… Не знаешь, с какой ноги танцевать.
– Это при твоем-то опыте?
В тоне Романа Трифоновича слышалась неприкрытая насмешка. Генерал нахмурился, даже посопел. Раскочегарил длинную голландскую сигару, сказал приглушенно:
– Кшесинская и ее компания до женитьбы спаивали государя ежедневно. Алиса взяла его в руки, до смерти напугав отцовской внезапной кончиной, но прошлое распутство даром не прошло. То ли увлечение горячительными напитками, то ли – между нами, Роман Трифонович, только между нами! – удар самурайским мечом по голове. Царь слушается всех родственников одновременно. – Федор Иванович помолчал, пригубил коньяк. – Великий князь Павел говорил своим конногвардейским приятелям, что в семье постоянные ссоры и царя никто не боится. Ты можешь себе представить, чтобы на святой Руси не боялись помазанника Божьего? Он бесхребетен. Может быть, пока.
– Однако в своем обращении к дворянам – так сказать, при заступлении в должность – Николай был достаточно суров. Я запомнил его выражение: «Свободы – бессмысленные мечтания».
– В первом тексте было – «преждевременные». Документ проходил через наше министерство.
– И вы, следовательно, его несколько поправили.
