Интимные сцены из жизни царской семьи, представленные на барельефах, носят чисто ритуальный, а не анекдотический характер. Изображается священная семья. Она обеспечивает присутствие на земле божественных сил, и потому, собственно, трудно говорить о каких-либо различиях между «семьей» богов и воплощающей ее царской семьей. В соответствии с ясно выраженной божественной волей граница между двумя мирами упраздняется. Утверждаются не подлежащие изменению отношения между фараоном и божеством – уже не силой и суровостью, которые были свойственны Древнему царству, а нежностью и умением радоваться жизни, присущими счастливой семье.
Остается упомянуть еще об одной смелой гипотезе, которую не следует безоговорочно отвергать: не может ли быть так, что в мире, где первенствующую роль играла символика, Эхнатон и Нефертити намеренно акцентировали женское начало и число шесть, на самом деле не отражавшее реальное количество их детей? У некоторых египтологов сложилось убеждение, подкрепленное пока достаточно скудными свидетельствами, что Тутанхамон был сыном Эхнатона от Нефертити или одной из второстепенных жен. Этот факт мог считаться не заслуживающим упоминания в официальных надписях – потому, например, что Атон пожелал возвеличить именно женское начало в лице царицы и ее женского потомства.
Соперница Нефертити?
Для многих людей Эхнатон и Нефертити являются образцом идеальной пары, объединенной любовью, которая противостоит всем невзгодам.
Однако недавнее появление – в сфере внимания египтологов – некоей Кийи заставляет нас подвергнуть сомнению этот притягательный образ. Эхнатон, оказывается, имел вторую жену. Так что же, нам следует забыть о совершенной любви между царем и царицей? Не будем торопиться и попытаемся проявить осмотрительность. Кийа действительно существовала. Она носила титул «супруги царя», который, правда, нередко бывал лишь почетным наименованием.
Имела ли она близкие отношения с Эхнатоном? Это весьма маловероятно. Египтяне не возвели моногамию в закон, но мы не располагаем ни одним достоверным примером, который подтверждал бы наличие у них бигамии. Что касается фараонов, то они вели семейную жизнь с «великой супругой царя», которая считалась единственной царицей Египта. При дворе жили и «второстепенные» супруги; некоторые из них были иноземными принцессами, отданными замуж за фараона ради скрепления мирного договора.
Быть может, именно такова была судьба Кийи, но тому нет никаких доказательств.
По правде говоря, мы мало что знаем об этой Кийе. Некоторые даже думают, что «Кийа» – второе имя Нефертити, но такая точка зрения плохо согласуется с дошедшими до нас свидетельствами. Имя Кийи никогда не сочетается с титулом «великая супруга царя» и не заключается в царские картуши. Когда Нефертити исчезает из изображений, Кийа не занимает ее место.
Некоторые специалисты по амарнской генеалогии находят гипотезу о существовании царской супруги Кийи удобной. Не была ли она матерью еще одной дочери Эхнатона и, может быть, даже матерью Тутанхамона?
Точных ответов на эти вопросы, к сожалению, дать нельзя. На памятниках, где фигурировало имя Кийи, оно было изглажено или заменено другим. Как будто не заслуживало того, чтобы его помнили последующие поколения.
Как бы то ни было, Кийа не причислялась к царской семье. Мы не видим ее в тех культовых сценах, где Эхнатон и Нефертити свершают свое служение, озаренные любовью Атона.
[97]
Глава XXI
ЖИЗНЬ В АХЕТАТОНЕ
Повседневная жизнь в городе Солнца была подчинена ритму ритуалов, свершаемых в честь Атона. Царь, царица и их дочери ежедневно покидали пределы своего великолепного дворца и направлялись к большому храму. Горожане часто могли видеть, как проезжают по дороге их властители: стоя на ногах, иногда обнявшись, на позолоченной колеснице, которая сияла подобно дневному светилу. «Жизнь, процветание, здоровье!» – кричала толпа, в то время как царь одной рукой правил, а другой поддерживал за плечи супругу.
Эта поездка на колеснице сама по себе имела значение ритуала – перехода от бренного пристанища царя, его дворца, к вечному жилищу Бога, большому храму. Кроме того, выезд на колеснице позволял продемонстрировать самым эффектным образом священное единство солнечной четы (которая представала взорам зрителей, залитая светом лучей Атона).
И действительно, с точки зрения египтян, Эхнатон и Нефертити были воплощениями божественных сил. Иными словами, приветствуя их, жители города Солнца приветствовали настоящих богов. Подтверждением такой интерпретации может служить одна иконографическая деталь рельефа из гробницы Ахмосе. Стоя на колеснице, запряженной двумя конями с султанами из страусовых перьев, царица обратила лицо к царю, который ее обнял. На этот раз мы видим рядом с ними одну из принцесс: опершись на передок повозки, девочка смотрит прямо перед собой. Лучи Солнца, заканчивающиеся человеческими руками, подносят знак жизни к слитым в ритуальном поцелуе устам. Более того, одна из солнечных рук касается конской уздечки. А значит, Атон лично правит колесницей; не что иное, как божественный Свет задает скорость и направление ее движению.
[98]
Наблюдая эту «процессию» в колеснице, население города Солнца приобщалось к культу Атона. Проехав по «царской дороге», главной транспортной артерии Ахетатона, царь и царица вступали на священную территорию храма.
После окончания ритуала царственная чета возвращалась во дворец. Там Эхнатон давал многочисленные частные аудиенции (в числе прочих лиц – своим ученикам). Фараон много общался со своими главными помощниками. Покидая пределы дворца, он иногда разговаривал и с рядовыми жителями столицы. Многие горожане могли, при том или ином случае, услышать царские наставления, которые касались светоносной и жизнетворной природы Атона. Нефертити тоже участвовала в вероучительской деятельности супруга, осуществлявшейся в основном в ходе публичных аудиенций.
Одной из самых типичных сцен амарнской жизни было «явление» царя в его лоджии, помещавшейся над мостиком, который соединял жилую и официальную части дворца. Подобно Солнцу, которое поднимается на горизонте и пронзает своими лучами неопределенные краски утреннего неба, Эхнатон любил показываться народу. Стоя в этой лоджии, он бросал ожерелья из золота, солнечного металла, чиновникам, которые верно служили империи. Эйе, например, запечатлел в росписях своей гробницы милости, которых его удостоил Эхнатон. В тот день, когда этот вельможа получал награду из рук фараона, в городе царило радостное оживление: люди собирались отовсюду, чтобы полюбоваться на прекрасное зрелище; дети бегали и кричали. Каждый восклицал: «Это для Эйе! Фараон осыпает его золотом и сокровищами!»
