— Ты не хуже меня знаешь царицу Яххотеп, — подтвердил Усач.
— Мысль, конечно, замечательная, но как ее осуществить? Ни ты, ни я не умеем управлять ни лошадьми, ни колесницей.
— Значит, нам нужны помощники. Одни схватят и поведут лошадей, — я думаю, что они мало чем отличаются от ослов, — другие — колесницу и покатят ее к реке. А там мы погрузим и лошадей, и колесницу на судно с парусом.
— Замечательно! Мне очень нравится твой план, и я рад, что ты изложил его без кровавых подробностей. Как ты думаешь, офицер-гиксос после нашей вежливой просьбы позволит нам взять для изучения колесницу? — Афганец помолчал и добавил: — Если честно, твое предположение насчет сложенных голов мне кажется более вероятным.
— Приказ есть приказ. Не станем же мы огорчать Царицу.
— Ни за что, Усач, ни за что!
Друзья решили, что им нужно не больше тридцати помощников. Слишком большая толпа сразу привлечет к себе внимание гиксосов, и дело не выгорит. Они не стали искать добровольцев, добровольцами тут были все, и все ежечасно рисковали головой. Однако, когда Афганец и Усач объяснили цель вылазки, никто не воодушевился. Все понимали, что остаться в живых после такого безрассудного предприятия вряд ли удастся.
— Действуем тремя группами одновременно, — напомнил Афганец, — одна отвлекает гиксосов, совершив нападение на ближайший к стенам Мемфиса лагерь. Вторая, — самая большая, — уводит как можно больше лошадей. Третья увозит колесницу.
Сотни вопросов затрепетали на губах воинов, и красное вино, лучший ответчик, потекло рекой.
Нефертари каждое утро навещала гробницу Тетишери, и, следуя ее советам, неустанно занималась нуждами Фив. Молодая царица завоевала все сердца: ее любили и старые жрецы, и ворчуны-ремесленники. Управитель дворца Карис стал самым преданным ее помощником, а смотритель житниц Хирей почитал за честь доложить ей о полном порядке в его хозяйстве.
Молодая царица редко оставалась в дворцовых покоях: она объезжала селения, навещала горожан, не делая различия между богатыми и бедными, помогала больным и несчастным. Дни, наполненные трудами, были долгими, но, даже уставая, Нефертари никогда не роптала. Она вспоминала Яххотеп, которая не один десяток лет рисковала жизнью ради свободы родного Египта.
Мучило Нефертари только отсутствие Яхмоса. Без поддержки мужа она чувствовала себя очень уязвимой.
Но вот наконец он возвращается!
Задолго до прибытия судна Нефертари поспешила на пристань, где уже праздничная толпа собралась встречать фараона.
Ни он, ни она не услышали радостных криков. Они смотрели в глаза друг другу, и счастье их было глубоко и полно.
С Нефертари Яхмос забывал о войне и сражениях, их ночи были полны любви, радости и нежности. Но утро вновь возлагало на плечи фараона груз его нелегких обязанностей. Самой главной из них было вознести молитвы богу Амону в Карнакском храме, чтобы силы неба помогли силам земли. Затем фараон собирал на совет сановников. Слово царственной супруги выслушивалось с уважением. Она, как никто другой, знала все хорошее и дурное в жизни фиванцев и умела настроить умы на благое решение.
— Сколько еще ты пробудешь в Фивах? — спросила Нефертари мужа, когда теплым вечером они наслаждались покоем на дворцовой террасе.
— Вернусь в Пер-Камос, как только получу сведения об умершем военачальнике. Я должен узнать, не служил ли он гиксосам, может быть, он…
— Что, он?
— Моя мать предполагает, что он мог быть лазутчиком врага и убийцей отца и брата.
— Чудовище, убившее двух фараонов… Ты мог стать его третьей жертвой!
— Будь бдительна, Нефертари! Обо всем, что покажется тебе подозрительным, сразу же сообщай Карису.
Фараон принял Хирея у себя в покоях. Хирей по-прежнему неусыпно следил за жатвой, за зерном в житницах, — хлеб во время войны такое же оружие, как меч, — но вдобавок он взял на себя еще и заботу о безопасности Фив. Добродушный веселый толстяк легко сходился с людьми, и все всегда ему были рады. Однако сам он никогда не забывал те времена, когда в Фивах было немало сторонников гиксосов. Несмотря на тучность, Хирей был легок на ногу и, обходя город, прислушивался и приглядывался, нет ли чего подозрительного.
— Что ты можешь сказать о покойном военачальнике, Хирей?
— Все. Он же фиванец. До высоких чинов он поднялся из самого низа, благодаря своему умению учить молодых воинов. Большую часть жизни провел в пустыне, в военном поселке, всегда был яростным противником гиксосов. Умирая, призывал друзей и близких хранить верность царице Свободе.
— Не было ли интриг и тайн под маской благонадежности?
— Нет, государь. Военачальник жил в казарме и занимался с утра до ночи своими подопечными.
— Ездил ли он когда-нибудь на север?
— Ни разу.
— Были ли в его окружении лица, вызывавшие подозрение?
— Ни одного.
— Стало быть, честный и уважаемый воин верно и преданно служил Египту?
— Именно так, государь.
— А может быть, твое подозрение вызвал кто-то из наших фиванских сановников?
— Нет, государь.
— Не расслабляйся, Хирей. Будь бдителен.
— Если бы в наших добрых Фивах появился сторонник гиксосов, я бы сразу узнал об этом.
Фараон Яхмос выполнил и еще одно распоряжение царицы Яххотеп: съездил в военное поселение и приказал сделать там большой загон и конюшню. Если судьба будет благосклонна, то Усач и Афганец с помощниками скоро привезут в Фивы гиксосских лошадей.
34
Наконец-то долгожданное новолуние! На счастье, небо затянуто облаками.
— Пора, — решил Афганец.
— Что ты выбираешь — лошадей или колесницу?
— Думаю, лошади опаснее.
— Значит, лошадей я беру на себя.
— Почему это ты?
— Потому!
— Будем тянуть жребий!
— Нет времени. Я прекрасно управляюсь с ослами, а животины гиксосов не намного длиннее и выше. Только не промахнись, Афганец! Если не добудешь колесницы, мои подвиги пойдут насмарку.
— А ты не забывай, что колесница без лошадей тоже ни на что не годится.
— Хорошая штука жизнь, правда? Когда мы только начинали борьбу, я не сомневался, что очень скоро погибну. А вот все живу, и даже собираюсь этой ночью в очередной раз схватиться с врагом.
— У тебя еще будет время предаться воспоминаниям по дороге. В путь!
Рискуя жизнью, друзья разведали, что гиксосы отвозят нуждающиеся в починке колесницы в особый сарай, находящийся довольно далеко от лагеря. Там же держат они и небольшой табун лошадей. Может, это больные или слишком старые лошади? Как бы то ни было, главным достоинством этих лошадок было малое число сторожей.
