Писец некрополя медленно прожевал несколько арбузных семечек, чтобы получше вспомнить свое общение с тем же Абри. В свете откровений Собека действия управителя приобретают тревожный смысл.
— И что ты ответил, Собек?
— Я сделал вид, что заинтересовался, и Абри, кажется, поверил, что я заглотил крючок. Правда, у него хватило ума не напирать, но он, думаю, возобновит приступ.
— Не будет этого.
— Почему вы так уверенно это говорите?
— А то ты не знаешь, что думает визирь: ты его устраиваешь, целиком и полностью. И фараон тоже тобой доволен. Если Абри попытается протолкнуть тебя на новую должность, наверняка его ждет жесткий и решительный отпор. Обыкновенно я не имею права предоставлять подобные тайные сведения, но при нынешних обстоятельствах…
— Я — охранник, и я люблю свое ремесло, — заверил Собек не без некоторой торжественности в голосе. — Обеспечение полнейшей безопасности Места Истины — не просто задача, но и честь, и предложения Абри не кажутся мне заманчивыми.
Почувствовав, что нубиец готов обидеться, Кенхир попробовал говорить помягче.
— Никогда еще селение не охранялось лучше, начальник Собек, и доверие к тебе полнейшее, мое-то уж точно. Но почему ты увязываешь попытку подкупа, если Абри хотел тебя подкупить, с гибелью твоего подчиненного?
— Да с чего бы такому высокопоставленному лицу интересоваться мною? Причина может быть только одна: я — начальник стражи Места Истины. А зачем ему переводить меня на другую должность? Да чтобы дело об убийстве так и осталось висеть, забылось.
Доводы Собека взволновали писца некрополя.
— Плохо я представляю Абри крадущимся среди ночи и убивающим стражника…
— Я тоже, но ведь он мог быть заказчиком преступления.
— Но зачем бы это ему?
— Положим, он послал лазутчика с заданием составить план местности.
— Думаешь… имея в виду ограбление царских гробниц?
— Такое грозит нам все время. Столько народу наслышано про несметные богатства, захороненные в царском некрополе, и, понятно, есть соблазн присвоить то, что плохо лежит. Даже если лежит хорошо. Пока охрана строга, опасность невелика. А если вдруг кто-то из мастеровых… Они же, можно сказать, вне подозрений. А чего не бывает — искушение-то какое…
— Быть того не может, Собек!
— Не хотел бы с вами спорить. Но не должны ли мы, надежности ради, надеяться на лучшее, но учитывать и худшее?
Кенхир от природы не был склонен верить в человеческую порядочность, и доводы стража были ему близки.
— Итак, ты предполагаешь, что существует грозный заговор против Места Истины и что среди ведущих заговорщиков — главный управитель западного берега…
— Не вижу иной причины, по которой меня пробовали бы подкупить.
Кенхир с сокрушением вспомнил о Рамосе: покойный писец Маат придумал бы, как защитить братство.
Над Панебом еще немного поизмывались и затем дали ему прийти в себя. Времени на это ушло немного. Наконец Панеб Жар был допущен к праздничному столу. Пиршество для него соединилось с затяжным и роскошным массажем: Уабет Чистая встревожилась состоянием своего супруга, познавшего столько страданий, и усердно растирала его тело, пока сам он его насыщал.
Наконец-то слова начальника артели открыли ему дорогу! Теперь он мог смело браться за дело, имея на то благословение Неби.
Панеб оказался настолько предусмотрительным, что даже сам тому дивился: молодой великан решил узнать мнение своего друга Нефера, и тот вилять не стал, но заверил, что тумак мастера, врезавшего Панебу промеж лопаток, означает, что Панебу дозволено и даже велено войти в кружок рисовальщиков.
Какие трудные годы за спиной… сколько сил потрачено, чтобы оказаться там, где он теперь… И это не более чем начало пути! Но Жар и не думал умерять восторг, наоборот; вот случай предъявить доказательства своей состоятельности. Да хоть в десятикратном размере!
С колотящимся сердцем Панеб вошел в чертежную мастерскую, где работал Шед Избавитель, главный над рисовальщиками.
Ухоженная прическа, холеные усики, светло-серые глаза, глядевшие свысока и в то же время словно бы видевшие тебя насквозь… Шед представлялся юному богатырю грозным противником. Художник растирал краски, и прошло немало томительных минут, пока занятый весьма серьезным делом большой мастер не соизволил заметить, что в рабочем помещении появился еще кто-то.
— Что ты здесь делаешь? Я-то думал, что тебя в бригаду каменотесов взяли.
— Туда меня брали только на время. Срочная работа… А раз мы с ней покончили, то я теперь в вашем распоряжении.
— Но я не имею потребности в дополнительной рабочей силе, мой мальчик. И мне кажется, что я тебе это уже говорил.
— Начальник артели дал мне тумака. По спине. В знак того, что я готов.
— Ага… Удивительно. Сам Неби?
— Никто иной.
— Что умеешь? По-настоящему.
— Готовить гладкую подложку из гипсовой штукатурки.
— Ну да, ну да… Почему бы тебе не остаться при этом занятии? Хороший штукатур в селении, знаешь ли, всегда при деле.
— Мне хочется пойти дальше.
— А сумеешь?
— Увидите.
— Никто не вправе не подчиняться приказам начальника артели, — признал Шед Избавитель, — и посему я должен буду отдать тебя в руки рисовальщиков. Пусть они попробуют преподать тебе хотя бы начальные навыки своего ремесла: И ты, полагаю, сам вскоре поймешь, что нет у тебя дарований, потребных для нашей работы. Знаешь, сколько таких, как ты, у нас побывало? И все обожглись. Впрочем, сейчас даже это невозможно.
Панеб вскипел.
— Это еще почему?
— Несколько дней селение будет жить событием из ряда вон выходящим: нам предстоит завершить ряд срочных и ответственных работ. Вот почему у нас совершенно нет времени на обучение подмастерья.
Панеб решил, что художник над ним издевается.
— А что стряслось?
— Рамсес Великий прибывает на торжественное освящение храма.
64
А вот если бы с престарелым царем что-нибудь стряслось… Несчастный случай. И хорошо бы со смертельным исходом, Эта соблазнительная мысль не покидала Мехи с тех пор, как его вместе со всей фиванской знатью уведомили о прибытии фараона. А ведь это царь, и никто иной, удерживает начальника Собека на его месте и надзирает за Местом Истины, никогда не теряя бдительности. Исчез бы Рамсес, и селение лишилось бы своего главного защитника и хранителя.
Но смеяться над силами, пекшимися о безопасности царя, было бы неосмотрительно, и Мехи не находил ни единой щелочки, в которую можно было бы протиснуться, чтобы покуситься на Рамсеса Великого, еще при жизни превратившегося в легенду, и не только у себя на родине, но и за ее рубежами.
