А в общем – если не учитывать эти «развлечения», в целом плавание вдоль западного побережья, проходило довольно скучно. Особенно для солдат, которых безделье одолело настолько, что даже возможности заняться строевой подготовкой, они ждали с нетерпением, и занимались с невиданной доселе радостью. – Увы, даже на палубе самого большого кредонского «недофрегата», одновременно могли заниматься не более двух капральств, так что ждать своей очереди, приходилось по нескольку дней.
А вот наши герои, скучали несколько меньше…
Готор оказался прав. – Адмирал не удержался от возможности немного поиздеваться над «армейским», и кажется, не только весь корабль, но и весь флот, с нетерпением готовились наблюдать за обучением первого лейтенанта оу Дарээка морскому делу. И многие даже ставили деньги, на то как быстро он сдастся, и запросит пощады.
…Жизнь мичмана, и впрямь была далеко не сахар. Бесконечные вахты, жесточайшая дисциплина, тесный кубрик, где десяток мичманов флагмана, все вместе могли уместиться только стоя, а спали посменно в подвешенных поперек помещения гамаках…
Впрочем – будучи постоянно загруженные работой – юноши нечасто навещали свой кубрик, а уж на дружеские посиделки и беседы, времени у них не было вовсе. (Кажется старший помощник капитана, считал своим долгом, отыскивать работу молодым). А все то время, что они не исполняли свои корабельные обязанности – мичманы постигали разные науки, относясь к этому весьма серьезно, ибо знания – были для них единственным путем к успешной карьере.
На первых порах, обязанностью Ренки стало превратиться в тень одного из соседей по кубрику – мичмана оу Нииги Нииндига. – Весьма серьезного молодого человека, примерно на пару лет старше самого Ренки, вечно ходившего с каким-то хмурым и озабоченным выражением на лице, будто он был обижен на весь мир.
Впрочем, как вскоре понял благородный оу Дарээка, – сие выражение лица, проистекало не столько от недостатков характера мичмана, сколько от его решительного желания преуспеть на выбранном поприще. Ибо сыну потомственного моряка из разорившегося рода благородных оу, ни на что иное, надеяться не приходилось.
…Неизвестно, что именно пообещал ему адмирал, но к своим обязанностям «няньки», тот отнесся с полной серьезностью, и спуску временному подчиненному не давал, хотя частенько с опаской посматривал на его знаменитую шпагу, висевшую в кубрике вместе со шпагами остальных мичманов. Судя по гуляющим по кораблю слухам – шпага эта была не менее кровожадной, чем и сам ее хозяин, имела какую-то жуткую мрачную и даже мистическую историю, и досталась своему нынешнему хозяину, в результате какой-то жуткой и мрачной истории, в которой фигурировали разбойники, фальшивомонетчики, Тайная Служба, море крови и чуть ли не сожженные города. – (Что сказать – гренадерам 6-го было скучно, да и попугать байками матросов, чтобы те не слишком задирали нос – это было дело святое).
Был еще и такой боцман Кив, так же приставленный к Ренки адмиралом оу Ниидшаа, в роли «наставника снизу». Этот «мучил» Ренки искусством вязания узлов, лазанья по мачтам, и многих иных корабельных дисциплин, к которым моряки относились не менее серьезно, чем армейские к экзерцициям с оружием, перестроениям, и искусству маршей. Так что в отличии от остальных – скучать, пожелавшему поучиться лейтенанту, не приходилось.
А один раз – благородному оу Ренки Дарээка, где-то на десятый день после поворота возле мыса Гвоорн, даже выпала особая честь – драить вместе с простыми матросами палубу!
Увы, но для большинства моряков, ждавших скорого провала сухопутного вояки, или хотя бы грандиозного скандала – этот день обернулся глубоким разочарованием.
…Вообще-то, это была довольно рискованная затея. – Все-таки, грязную работу попытались навесить на, мало того что благородного оу, так еще и имеющего немалый чин и влияние в армии, офицера. Так что капитан корабля, предварительно, как бы невзначай, лично прочитал ему целую лекцию о чистоте корабельных палуб, ужасах грязи, и необходимости будущему офицеру самому попробовать как это делается, прежде чем руководить осуществляющей уборку палубы, командой матросов.
…При иных обстоятельствах, пожалуй Ренки и впрямь бы воспринял все это как оскорбление, и даже намек на свое каторжное прошлое. Но во-первых – наставления Готора отложились в его голове, во-вторых – произошло это отнюдь не в первый же день «мичманской жизни», и пообщавшись с новыми товарищами, он понял что они даже гордятся тем, как тяжко им приходилось на первых порах флотской жизни, «узорами» на спинах, и умением выполнить любую матросскую работу, даже самую грязную. Так что он смог пересилить себя, и без особого содрогания взяв в руки швабру, включился в общую работу, выполняя ее со всем усердием, под прицелом многочисленных, сосредоточившихся на нем, глаз.
…Он этого так никогда и не узнал. Но увидев как Советник Военного Министра и общепризнанный герой Королевства, драит палубу – оу Ниидшаа сказал капитану «Морского Гуся» (так теперь будет называться флагман:)). – «Вижу – у этого юноши и впрямь большое будущее… Если только, он не сложит раньше голову, из-за своей горячности!».
Зато Ренки почувствовал, как после драянья палубы, изменилось отношение к нему в мичманском кубрике. Словно бы он совершил некий ритуал, став одним из них. (А ведь так оно и было). И хотя трудностей, что телесных, что умственных, не стало меньше – жить почему-то стало полегче, когда окружающие перестали относиться к нему, как к чему-то чужеродному.
Впрочем – физические трудности, не так жестоко удручали молодого офицера, как собственное отставание в науках.
Но ведь право – армейскому офицеру учившемуся совсем иным вещам, трудно равняться в этом с моряками, которые с детских лет постигали именно эти, столь необходимые моряку, науки.
Пришлось обращаться за помощью к Готору.
Надо отметить, что сам Готор, с самого начала плавания, выбрал для себя особое «развлечение». Практически каждый день, он приглашал в свою каюту Коваада Кааса, и выставив перед дверью часового из «банды», подолгу с ним беседовал. А потом, еще несколько часов, с позволения капитана «Морского Гуся» сидел в уголке на мостике, читая какие-то бумаги, и даже делая выписки из них.
Коваада Кааса кстати, тоже поселили в отдельной каюте, к большому неудовольствия одного из вторых лейтенантов «Морского Гуся», ранее делившего это помещение со своим товарищем.
Увы – товарищ погиб во время штурма Тинда, и каюту забрали под «камеру» для загадочного пленника. Впрочем – Каас жил там не один, а в компании с женщиной средних лет и ее ребенком, без которых он, отказывался покидать Тинд.
На вопрос кем именно приходятся ему эти люди – старый мошенник отвечал весьма расплывчато, и быстро старался перевести разговор на что-то другое. А сама женщина, тихая и невзрачная на вид, предпочитала отмалчиваться, даже на прямые вопросы… Впрочем – по понятным причинам, из своего «узилища» она выходила редко, и только в сопровождении Кааса.
Дроут с Киншаа, и пошедший на поправку Тагаай, приставленные бдить за этой странной «семейкой», клятвенно уверяли Готора, что – «баба эта ему точно не жена, и вроде даже не любовница. Да и ребенок, не пойми каким боком ему родней приходится.». Однако явно было видно, что Каас дорожит этими двумя, и очень беспокоится о них.
