— Я бы не прочь, — отозвался Стивен. — Какую бы чушь ни писали в объявлениях, все эти строения стоят на меловой почве, а там в низинах есть весьма любопытные растения и насекомые. А еще мне хочется увидеть пруды, я, кажется, соскучился по пресноводной флоре и фауне.
Над Полкари Даун нависло студеное небо; с севера над заливными лугами дует пронизывающий ветер, он поднимается все выше к пашне, затем еще выше, достигая бескрайних торфяников, вдоль нижней границы которых по низине тянется роща, называемая Рамболдс Горс. У рощи виднелись десятка два людей в красных куртках, а еще дальше на середине пологого склона холма, в конце борозды, неподвижно стоял пахарь с плугом, запряженным парой сассекских волов, который смотрел, как гончие мистера Сэвила пробиваются через кустарник и бурые заросли папоротника.
Дело шло неспешно: собаки то и дело теряли лисий след, так что охотники то и дело прикладывались к фляжкам, дышали на озябшие ладони и разглядывали простирающийся внизу пейзаж: башни и колокольни Верхнего, Среднего, Нижнего и Сэвилского Чампфлауэра, шесть или семь разбросанных по долине особняков, холмы, похожие на горбатые спины прячущихся друг за друга китов, и свинцовое море, виднеющееся вдали.
Поле было невелико, и почти все охотники были между собой на короткой ноге: полдюжины фермеров, несколько джентльменов из Чампфлауэра и соседних приходов, два офицера иррегулярных частей из пришедшего в упадок лагеря в Рейнсфорде, мистер Бертон, который, несмотря на свой насморк, вышел на охоту в надежде краешком глаза увидеть миссис Сент-Джон, а также доктор Вайнинг в шляпе, пришпиленной к парику и подвязанной шарфом к подбородку. Отправляясь на вызов, он позволил себе ненадолго изменить клятве Гиппократа, будучи не в силах устоять перед звуками охотничьего рожка. Сейчас, когда собаки сбились со следа и первый азарт приугас, доктора мучила совесть. Время от времени он погладывал на окутанное стылым воздухом пространство, отделяющее его от рощи, за которой в нескольких милях находилось имение Мейпс Корт, где его поджидала занедужившая миссис Уильямс.
— Она, в конце концов, тоже достойна сострадания, — сказал он себе. — Жаль только, что именно моего, но, как добрый христианин, я должен нанести ей визит. И я исполню свой долг добровольно, если ее посыльные не найдут меня снова, прежде чем я сосчитаю до ста. — Доктор положил палец на пульс и начал считать. Досчитав до девяноста, он остановился, ища себе новый предлог для проволочки. На дальней опушке рощи он заметил незнакомую фигуру.
— Несомненно, это тот самый врач, о котором мне много говорили, — произнес доктор Вайнинг. — Надо соблюсти вежливость, подъехать к нему и обменяться парой слов. Даже отсюда видно, что этот малый любитель рома. Ей-ей, так оно и есть.
«Любитель рома» восседал на муле — непривычное зрелище для английского охотничьего поля. Помимо мула, в глаза бросались прочие странности — короткие штаны в обтяжку цвета шифера, бесцветные глаза, бледное лицо и еще более бледная обритая макушка (его шляпа и парик были приторочены к седлу). Необычным было даже то, как он впился зубами в ломоть хлеба, натертого чесноком. Незнакомец громко разговаривал со своим спутником, в котором доктор Вайнинг узнал нового постояльца усадьбы Мелбери Лодж.
— Я скажу вам, в чем дело, Джек, — кричал он. — Вам сразу все станет…
— Вы, сэр, вы, который на муле, — послышался разгневанный голос мистера Сэвила. — Вы дадите этим окаянным псам делать их работу? Вы слышите меня? Точить лясы, господа, надо не на охоте, а в кофейне или, на худой конец, в парламенте!
С постным видом поджав губы, капитан Обри хлестнул коня и подъехал к приятелю, что был ярдах в двадцати от него.
— Скажете мне свое мнение потом, Стивен, — негромко произнес он, отводя приятеля за опушку рощи, подальше от глаз распорядителя охоты. — Скажете, когда они дотравят свою лису.
Постный вид не сочетался с лицом Джека Обри, ставшим от стужи красным, как его куртка. Едва они обогнули опушку леса и оказались в зарослях побитого непогодой терновника, к нему вернулась его обычная жизнерадостность, и он с любопытством поглядывал на заросли, которые шевелились и шуршали, свидетельствуя, что свора за работой.
— Уж не лису ли они ищут? — спросил Стивен Мэтьюрин так, словно более привычным объектом охоты в Англии были гиппогрифы, а затем погрузился в мрачные раздумья, продолжая медленно жевать прочесноченный хлеб.
Ветер обдувал длинный склон холма; далекие облака чередой проплывали по небу. Крупный гунтер Джека то и дело прядал ушами; эта гнедая лошадь, его последнее приобретение, была крепко сбита и вполне подходила всаднику, весившему под две с половиной сотни фунтов. Охоту это животное не жаловало и, подобно многим меринам, большую часть времени горевало по своему утраченному жеребячьему достоинству; это был, можно сказать, разочарованный в жизни конь. Если бы мысли, проносившиеся в его голове, можно было воплотить в слова, то их смысл был бы примерно следующим: «Хозяин чересчур грузен; а когда заставляет меня прыгать, норовит завалиться вперед. Если скоро мы не повернем домой, я его точно сброшу… Чую кобылу! Кобылу-у-у! Ах!» Его раздутые ноздри горестно задрожали, и он ударил копытами.
Оглянувшись, Джек увидел на поле новых всадников. По краю пашни скакали девушка и грум. Грум ехал на невысокой, коренастой лошадке, юная леди — на хорошенькой породистой гнедой кобылке. Когда они добрались до изгороди, отделявшей поле от склона, грум спрыгнул с лошади, чтобы открыть ворота, но всадница не стала дожидаться и легко перемахнула через препятствие. Тут из рощи донесся азартный собачий визг, предвещавший оживление застопорившейся было охоты.
Шум затих: из леса вылетела молодая гончая и с недоумением уставилась в открытое пространство. Стивен Мэтьюрин отъехал от непролазных зарослей терновника и, задрав голову, стал следить за полетом сокола. При виде мула гнедая кобылка принялась кокетливо подскакивать, мелькая белыми чулочками и встряхивая головой.
— Перестань, ты… — чистым юным голосом произнесла девушка.
Джек, изрядно отвыкший от звуков девичьей речи, обернулся и посмотрел на нее с особым интересом. Она была занята тем, что успокаивала возбужденную лошадку, но, поймав на себе его внимательный взгляд, тут же нахмурилась. Джек Обри отвернулся, невольно улыбаясь, — так хороша, непосредственна и красива была девушка: раскрасневшаяся, со стройной прямой спиной, она сидела верхом с выправкой гардемарина, сидящего за румпелем шлюпки, плывущей по волнующемуся морю. У нее были черные волосы, синие глаза и отчаянный вид сорвиголовы — несколько комичный и более чем трогательный для такого хрупкого создания. Ее туалет составляла потертая синяя амазонка с белыми обшлагами и лацканами, цветом напоминавшая мундир флотского лейтенанта, а завершала его лихо сбитая набекрень треуголка, украшенная туго свернутым страусиным пером.
Каким-то образом, очевидно с помощью гребней, она спрятала под треуголку волосы, оставив одно ухо открытым. И это прелестное ушко, как заметил Джек, когда кобылка боком приблизилась к нему, было розовым, как…
— А вот и ихний лис, — непринужденно заметил Стивен. — Тот самый лис, о котором нам все уши прожужжали. Хотя нет, это самка.
