Обед начался довольно спокойно с блюда, приготовленного из выловленной утром с борта судна мелкой трески и малозначительных разговоров о погоде и общих знакомых: «Как здоровье леди Кейт? Когда вы ее видели в последний раз? Что слышно о миссис Вильерс? Устраивает ли ее Дувр? Здоров ли капитан Дандес и доволен ли своим кораблем? Слушал ли мистер Каннинг последнее время какую-нибудь хорошую музыку? О да! В опере была такая великолепная постановка „Фигаро". Он трижды слушал ее». Паркер, Макдональд и Пуллингс оказались мертвым грузом, поскольку были связаны условностями — присутствием капитана за его же столом, что мешало им участвовать в разговорах, ограничиваясь ответами на его вопросы. Стивен, не желая считаться с условностями, принялся рассказывать о закиси азота — веселящем газе, веселье, заключенном в бутылку, что не имело никакого отношения к Каннингу. Джек Обри вовсю старался вести разговор на общие темы, и вскоре холодок в отношениях сотрапезников исчез. Каннинг никак не отзывался о «Поликресте» (Джек заметил это с сожалением и в то же время с благодарностью), ограничившись замечанием, что это, должно быть, своеобразный корабль с невероятными возможностями, и отметил, что никогда не видел такой окраски — соединения элегантности и вкуса, — достойной королевской яхты. Однако о постановке службы он говорил со знанием и глубоким пониманием. Найдется мало моряков, которые не получали бы удовольствия, слыша откровенную похвалу флоту из уст осведомленного штатского, и атмосфера сдержанности, царившая в каюте, как-то разрядилась, согрелась и стала определенно жизнерадостной.
За треской последовали куропатки, которых Джек Обри не стал разрезать, а положил каждому на тарелку; по кругу пошел поддельный кларет, веселье усилилось, разговор стал всеобщим, и палубные вахтенные слышали, как из капитанской каюты то и дело доносились взрывы смеха.
За куропатками было подано не менее четырех видов дичи, а затем оленье седло, принесенное Килликом и буфетчиком из кают-компании и положенное на тщательно выскобленную крышку люка с выдолбленным желобком для соуса.
— Подавай бургундское, Киллик, — негромко распорядился Джек Обри, встав со своего места, чтобы разрезать мясо.
Обедающие внимательно наблюдали за ним, перестав переговариваться, затем с таким же вниманием склонились над своими тарелками.
— Честное слово, джентльмены, — произнес Каннинг, отложив в сторону нож и вилку, — вам неплохо живется на Королевском флоте — такой пир! Куда там лорду-мэру тягаться! Капитан Обри, сэр, это лучшая оленина, которую я пробовал за всю жизнь, — это праздничное блюдо. А какое бургундское! По-моему, «Мюсиньи»?
— «Шамболь-Мюсиньи», сэр, урожая 1785 года. Боюсь, оно несколько утратило свои лучшие качества: у меня сохранилось всего лишь несколько бутылок. К счастью, мой стюард не жалует бургундское. Мистер Пуллингс, вам положить поджаристый кусочек?
Оленина действительно была великолепна — нежная, сочная, необыкновенно вкусная. Джек наконец-то со спокойной совестью принялся за содержимое своей тарелки. Почти все были заняты разговором: Пуллингс и Паркер объясняли Каннингу намерения Бонапарта — рассказывали о новых французских канонерках, оборудованных как корабли, — плашкоутах флота вторжения.
Стивен и Макдональд, наклонившиеся далеко вперед, чтобы слышать, вернее, быть услышанными друг другом, вели спор, вначале довольно невинный, но который вскоре грозил перерасти в нечто более серьезное.
— Разве Оссиан, — произнес Джек в тот момент, когда рты обоих были полны, — не был тем джентльменом, которого в чем-то уличил доктор Джонсон?
— Вовсе нет, сэр, — воскликнул Макдональд, успевший проглотить пищу раньше Стивена. — Вне всякого сомнения, доктор Джонсон в известном отношении был уважаемым человеком, хотя ни в коей степени не был сродни Джонстонам из Баллинтабера. Однако по какой-то причине у него возникло известное предубеждение против Шотландии. У него нет ни малейшего представления о возвышенном, и поэтому он не смог оценить Оссиана.
— Сам я Оссиана не читал, — признался Джек Обри, — поскольку я небольшой знаток поэзии. Но я помню, что леди Кейт заявила, будто бы доктор Джонсон предъявил к нему весьма серьезные претензии на основании каких то документов.
— Предъявите свои документы, — сострил Стивен, — или аргументы.
— Вы рассчитываете, что шотландский джентльмен станет по принуждению показывать свои документы? — отбрил Стивена Макдональд, а затем обратился к Джеку Обри: — Доктор Джонсон, сэр, был способен на очень неточные заявления. Он утверждал, будто, путешествуя по королевству, не заметил никаких деревьев. Однако я, проезжая теми же дорогами, за одну сотню ярдов насчитал больше десятка деревьев. Я не считаю его знатоком ни в одном предмете. Призываю к вашему суду, сэр, — что вы скажете человеку, который заявляет, будто бы грот — самый большой парус на корабле, а свертывать снасть — это то же что сплеснивать или что шлаг троса — это длина его окружности? И причем в книге, которая претендует на звание словаря английского языка!
— Неужели он действительно написал такую чушь? — вскричал Джек Обри. — Не ожидал от него подобного. Не сомневаюсь, что ваш Оссиан был очень честным малым.
— Написал, сэр, клянусь, — вскричал Макдональд, кладя на стол правую ладонь. — Сказано: «Falsum in uno, falsum in omnibus»
[43]
.
— Что правда, то правда, — отозвался Джек Обри, который, как никто другой, был знаком с этой латинской поговоркой. — «Falsum in omnibus». Что вы на это скажете, Стивен?
— Сдаюсь, — отвечал Мэтьюрин, улыбаясь. — Своим «omnibus» вы меня убили.
— Давайте чокнемся с вами, доктор, — предложил Макдональд.
— Позвольте отрезать вам кусочек окорока, — сказал Джек. — Киллик, докторскую тарелку…
— Еще мертвяки, Джо? — спросил часовой у дверей каюты, заглянув в корзину.
— Господи, помилуй нас, как же они наворачивают! — фыркнув от смеха, отвечал Джо. — Особенно этот штатский — одно удовольствие глядеть, как он ест. А еще будет морской пудинг, вальдшнепы с тостами, а затем пунш.
— Про меня-то не забыл, Джо? — спросил часовой.
— Есть бутылка с желтой бурдой. Сейчас начнут петь. Часовой поднес бутылку к губам, запрокинул ее и, вытерев рот тыльной стороной руки, заметил:
— Похоже на ром с патокой, только жиже. Как там мой-то?
— Придется тебе тащить его до койки, корешок: налакался он в дымину, вот-вот с ног свалится. То же самое и со штатским. Спускать его в шлюпку станем в беседке…
— А теперь, сэр, — обратился к Каннингу Джек Обри, — мы будем угощаться флотским кушаньем, которое может вам показаться слишком необычным. Мы называем его морской пудинг. Можете не есть его, если не хотите. Мы тут никого не неволим. Что касается меня, то я люблю завершать им трапезу. Но, возможно, без привычки это непросто.
Каннинг посмотрел на бледную, бесформенную, немного прозрачную массу и спросил, как ее готовят. Он еще никогда не видел ничего подобного.
