— С козьим, сэр?
— Думаю, что да.
— Тогда, если позволите, без молока. Насколько я помню, вы сказали, что ваш канонир болеет. Нельзя ли повидать его и выяснить, чем можно ему помочь? Скажите, пожалуйста, где находится артиллерийская каюта?
— Вы рассчитываете встретить его там? Но его каюта в другом месте. Киллик вас проводит. А то, что вы считаете артиллерийской каютой, на шлюпе, как мы чаще всего называем наш бриг, представляет собой кают-компанию, где трапезуют младшие офицеры.
* * *
Сидевший в кают-компании штурман, потягиваясь, обратился к казначею:
— Теперь тут стало свободно, мистер Риккетс.
— Вы правы, мистер Маршалл, — отозвался казначей. — Мы наблюдаем большие перемены в эти дни. Что из этого получится, я не знаю.
— Я полагаю, что может получиться толк, — сказал Маршалл, медленно подбирая крошки со своего жилета.
— Все эти его выходки, — негромким голосом, с сомнением покачивая головой, продолжал казначей. — Этот треснувший рей. Эти неподъемные пушки. Олухи-новобранцы, о которых он якобы ничего не знал. Все эти новые матросы, для которых нет места. Вахтенные, за которыми нужен глаз да глаз. По словам Чарли, люди ропщут. — Он мотнул головой в сторону матросского кубрика.
— Пожалуй, я соглашусь. Пожалуй, соглашусь. Старые порядки изменились, и все перевернулось. Согласен, мы, возможно, несколько взбалмошны, такие молодые и красивые, с нашим новеньким эполетом. Но если старые, опытные офицеры его поддерживают, то, по-моему, это многое объясняет. Плотнику он нравится. По душе и Уотту, потому что он хороший моряк, уж это точно. И мистер Диллон, похоже, знает свое дело.
— Возможно. Возможно, — сказал казначей, у которого был свой взгляд на причины некоторой восторженности штурмана.
— Кроме того, — продолжал Маршалл, — при новом хозяине дела, возможно, пойдут веселее. Когда матросы привыкнут к новым порядкам, они им понравятся; то же, я уверен, можно сказать и об офицерах. А уж при офицерской поддержке в плавании проблем не будет.
— Что? — переспросил казначей, приложив ладонь к уху: шум и грохот заглушили слова штурмана, поскольку Диллон приказал матросам передвинуть пушки.
Кстати, именно этот шум позволил собеседникам вести разговор, ведь на судне длиной двадцать шесть ярдов, с экипажем из девяноста одного человека, где даже в кают-компании имелись отдельные помещения, отгороженные очень тонкими деревянными переборками, а то и просто парусиной, вести частную беседу было бы невозможно.
— Я сказал, что в плавании проблем не будет, если его поддержат офицеры.
— Возможно. Но если не поддержат, — продолжал Риккетс, — если не поддержат и если он будет продолжать выкидывать фокусы такого рода, которые, думаю, свойственны его природе, то уверен, что на борту старой «Софи» его не станет так же быстро, как это произошло с мистером Харви. Ведь шлюп — это не фрегат и тем более не линейный корабль. Вы сидите прямо на головах своих матросов, и они могут задать вам жару, если все время наступать им на хвост.
— Вам незачем объяснять мне разницу между бригом и фрегатом или же линейным кораблем, мистер Риккетс, — отрезал штурман.
— Возможно, мне не следовало объяснять вам разницу между шлюпом и фрегатом или же линейным кораблем, мистер Маршалл, — примирительным тоном отвечал казначей. — Но когда поплаваете с мое, то поймете, что от капитана требуется гораздо больше, чем одно только знание мореходного дела. Всякий бывалый моряк может управлять судном в шторм, — продолжал он насмешливо, — и любая домохозяйка в штанах может поддерживать чистоту на палубе и порядок в оснастке, но для того, чтобы командовать военным кораблем, нужно иметь голову на плечах, — он постучал себя по лбу, — обладать выносливостью и твердостью, а также умением вести себя. А таких качеств не найдешь в Джонни-приходяшке или Джеке-заваляшке, — добавил он уже себе под нос. — Я это не просто знаю, я в этом уверен.
Глава четвертая
Возле люка «Софи» бил, гремел барабан. Ему вторил топот отчаянно спешивших людей, взлетавших по трапу, отчего бой барабана казался еще настойчивей. Но лица матросов, кроме новичков, были спокойны, поскольку это был всего лишь сигнал к построению — ежедневный ритуал, который многие члены команды успели исполнить две или три тысячи раз. Каждый бежал на свой боевой пост возле орудия или бухты тросов.
Многое успело измениться в прежнем привычном укладе жизни и службы на «Софи»; иначе обслуживались орудия; озабоченных, напоминающих овец, сухопутных моряков числом в два десятка приходилось тормошить, подгонять, чтобы они знали свое место. Поскольку большинству новичков можно было доверить только самую примитивную работу, да и то под присмотром, на шкафуте судна было так тесно, что люди наступали друг другу на ноги.
Прошло минут десять, пока экипаж судна занимал места на верхней палубе и посты на мачтах. Джек Обри спокойно наблюдал за происходящим, стоя за штурвалом, в то время как Диллон лающим голосом выкрикивал команды, а унтер-офицеры и мичманы судорожно носились взад и вперед, чувствуя на себе взгляд командира и понимая, что от их стараний нет никакого толку. Джек Обри допускал, что будет беспорядок, но не ожидал такого хаоса. Однако его природное добродушие и восторженное чувство, вызванное тем, что под его командованием дело все же сдвинулось с мертвой точки, преодолели праведный капитанский гнев.
— К чему эта суета? — спросил доктор, стоявший рядом с капитаном. — Чего ради они носятся как угорелые?
— Суть в том, что каждый должен точно знать свое место в бою — в чрезвычайных обстоятельствах, — отвечал Джек Обри. — Если они будут стоять и чесать в затылке, толку не будет никакого. Видите, орудийные расчеты заняли свои места; то же можно сказать и о морских пехотинцах сержанта Куина. Полубаковые, насколько я могу судить, на месте; смею предположить, что и на шкафуте вскоре будет полный сбор. Как видите, у каждого орудия канонир, возле него матрос с банником и матрос призовой команды-тот, что с абордажной саблей; если дело дойдет до рукопашной, они присоединятся к абордажной партии. Тут же матрос, который оставит орудие, если нам придется поворачивать реи, скажем, во время боя, и матрос с ведром. Его задача — тушить пожар. А это Пуллингс, который докладывает Диллону о готовности своего подразделения. Значит, ждать осталось недолго.
На тесной квартердечной палубе яблоку упасть было негде: штурман на посту управления; старшина-рулевой за штурвалом; сержант морской пехоты со своими стрелками; мичман-сигнальщик; часть арьергарда, орудийные команды; Джеймс Диллон, писарь и прочие. Однако Джек Обри и доктор расхаживали по шканцам так, будто они были одни. Обри ощущал, как испускает капитанские флюиды, а Стивен нежился в этой командной ауре. Джеку Обри такая обстановка была знакома с детства, для Стивена же все было в новинку. Стивен чувствовал себя так, будто он играет со смертью под стеклянным колпаком: не то сосредоточенные, внимательные люди по другую сторону стекла были мертвецами, призраками, не то он сам был фантомом. Но в таком случае это была странная, ненастоящая смерть; хотя он привык к одиночеству, к ощущению, что представляет собой бесцветную тень в молчаливом мире, теперь у него был спутник, голос которого прочно связывал доктора с реальной жизнью.
