Книга Гардемарины. Трое из навигацкой школы, страница 52. Автор книги Нина Соротокина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Гардемарины. Трое из навигацкой школы»

Cтраница 52

Мылся Лядащев долго, отфыркивался, старательно полоскал рот, Александр терпеливо ждал. Ему казалось, что Лядащев тянет время, решая для себя, насколько можно быть откровенным с пятидневным знакомым. А Лядащев раскачивался на нетвердых ногах и думал, с ненавистью рассматривая полотенце: «Как этой гадостью можно лицо вытирать? Хозяин Штос — сквалыга и сволочь! Это не полотенце, это — знамя после обстрела и атаки, все в дырах и в дыму пороховом. А может, это портянка? Не буду вытираться. Так обсохну. Еще водичкой покраплюсь и обсохну…»

— Слушай, — сказал он наконец, входя в комнату. — Расскажу я тебе, кто такой Бергер. Начнем с географии. Есть такой город — Соликамск. Знаешь такой город? В нем живет на поселении бывший гофмаршал Левенвольде, а при нем охрана, а при охране — офицер. У офицера вышел срок службы, и ехать к нему на смену должен был некто… — Лядащев многозначительно поднял палец.

— Бергер, — подсказал неуверенно Александр.

— Вот именно. Соликамск далеко, на Каме. Жить там, хоть ссыльным, хоть конвойным — пытка. Кругом соляные прииски и больше ничего, степи… Я всегда думал, Белов, — экая несправедливость! Считается, что ссылают одного, и никто не пожалеет ни в чем не повинных людей — солдат и двух офицеров, что едут в эту глухую, забытую богом дыру. А? Тебе не жалко конвой, Белов? Они ведь тоже люди!

— Мне очень жалко конвой, Василий Федорович, — твердо сказал Александр, опуская глаза в пол. — И палача жалко. Считается, что наказывают одного, а получается — двух.

— А ты остряк… Так о чем я? Ах, да, Бергер… С Иваном Лопухиным Бергер служил в одном полку и, говорят, был дружен. Про любовь Натальи Лопухиной к ссыльному Левенвольде знал весь двор. Не было этой тайной и для Бергера. И вот прослышала Наталья Лопухина про новое назначение в Соликамск и просит сына своего Ивана, чтоб передал он через Бергера поклон от нее Левенвольде. «Пусть верит, что помнят его в столице и любят», — наказала она передать да еще добавила такую фразу: «Пусть граф не унывает, а надеется на лучшие времена». Слушай, Белов, посмотри-ка в углу под окном. Там кусок обоев оторван. Там должна быть… Есть? Тащи сюда. Наливай. Мне чуток, себе полную. Пей, пей! У тебя уже щеки порозовели. Я когда тебя увидел, ты был на сосульку похож. Я еще подумал, что это Белов на сосульку похож? Лето ведь…

Александр оторопело посмотрел на Лядащева. «Как странно он говорит! Да он пьян, — понял Александр наконец. — Пьян в стельку. То-то он разговорчивый такой! Мне повезло. А то бы я из него лишнего слова не вытянул. Зачем же я, дурак, пьяному про Лестока рассказывал? Нет… Он меня не выдаст. Не такой человек».

— Еще налей, — сказал Лядащев и тряхнул головой. — На чем мы остановились? Ага… «Так надейся на лучшие времена», — передала Наталья Лопухина своему соколу. Дальнейшие события по-разному объясняют. Кто говорит, что Бергер сразу пошел с этой фразой к Лестоку, мол, какие же это такие «лучшие времена» — опять младенца Ивана на трон? Кто рассказывает, что за домом Лопухиных давно слежка была. Все это не суть важно. А важно то, что Лесток усмотрел в этой безобидной фразе скрытый намек, что готовится левенвольдево освобождение, и поручил Бергеру выведать у Ивана Лопухина все, что возможно. А тут случилась пирушка в вольном доме у Берглера.

— У кого? — переспросил Александр.

— Да у курляндца одного, пакостника. Все немцы эти — кто Бергер, кто Берглер. И все пакостники. Какой уважающий себя немец поедет в Россию? У него и дома дел полно.

— Я знал в Москве одного немца — он производил очень хорошее впечатление, — виновато сказал Александр.

— Да? Впрочем, я тоже знал двух. Отличные парни! Один, правда, был французом, а второй — скорее всего эфиопец…

— Ну вот видите… Но мы опять отвлеклись от темы.

— На этой пирушке вызвал каналья Бергер пьяного Лопухина на откровенность. — Лядащев налил еще вина, выпил.

«На что это он намекает? Уж не считает ли он и меня такой же канальей?» — смятенно подумал Александр и заерзал на стуле, но Лядащев утер рот ладонью и, не обращая на смущение Александра ни малейшего внимания, продолжал:

— А Иван и рад поговорить. Мальчишка тщеславный, заносчивый! Наплел таких несообразностей, что дух захватывает. Ныне мол, веселится одна государыня да приближает к себе людей без роду, без племени. Мол, каналья Сиверс из матросов, Лялин из кофишенков. И чины им, мол, дали за скверное дело. Государыня, мол, потому простых людей любит, что сама на свет до брака родителей появилась.

— Как можно? — не выдержал Александр.

— Ты дальше слушай. Царица Елизавета, мол, императора Ивана с семейством в Риге держит под караулом, а, того не знает, что рижский караул с ее канальями лейб-гвардейцами потягаться может.

— Ну и подлец! — воскликнул Александр. — Зачем же это все говорил?

— Затем, что дурак! Болтун безмозглый! Три дня водил его Бергер по кабакам. Иван водку лакает и приговаривает: «Мне отец говорил, чтобы я никаких милостей у царицы не искал, потому что наши скоро за ружья примутся», а за стеной сидит лестоков человек и слово в слово эти дурацкие речи записывает.

— А каких «наших» он имел в виду?

— Да не было никаких «наших», одно хвастовство. Ну а дальше уже Лесток постарался. Бергера представили императрице, и она подписала приказ об аресте Лопухиных. А Бестужева — сердечная подруга Натальи Лопухиной. После того, как у Бестужевой брата Михаила Головкина сослали, она во всех гостиных жалобами да воплями язык обтрепала. Может, и наговорила чего лишнего. Какая за ней вина — не знаю, но Лесток держит ее за главную заговорщицу. И знаешь, Белов, мне их не жаль. Они под пытками столько ни в чем не повинных людей оболгали, что их и впрямь надо смертию казнить. У Ягупова сестра в крепости сидит. Она замужем за поручиком Ржевским. Сам-то он лишнего не болтал, но был, на свою беду, в тот вечер в доме у Берглера, этого вздорного мальчишку Лопухина слышал и не донес куда следует.

— А Бергер так и не поехал в Соликамск, — задумчиво сказал Александр.

— Слушай, Белов, посмотри-ка в углу под иконой на полочке… Да, за занавеской… Нет? Ты хорошо посмотрел? Значит, не Ягупов меня в дом тащил. Ягупова, наверное, тоже кто-нибудь тащил. Не иначе, как Родька Бекетов. Пожалел бутылку. И правильно! Никогда не пей без меры, Белов!

— Не буду, Василий Федорович. Спасибо, Василий Федорович. Я пойду. Я все понял, — кивал головой Саша.

— Кабы еще я сам все понял, — вздохнул Лядащев, — вот было бы славно. — И он опять завалился спать.

24

Никита переворошил черновики, нужные разложил перед собой веером, глубоко макнул перо в чернильницу и вывел на чистом листе бумаги: «ТРАКТАТ О ЛЮБВИ, написанный Никитой Оленевым после ночного разговора с другом Алексеем Корсаком в селе Перовском.

Каким лучшим подарком природа одарила живущих, чем любовь? Какие тайны мироздания может скрывать она от людей, какие новые пути к счастью может измышлять человек, если каждому — красавцу и уроду, дураку и умному, подлецу и святому — вручил Господь несравненный сосуд светлых мук и надежд, услад и нежности и имя ему — ЛЮБОВЬ. Все могут открыть этот сосуд, но не все умеют выпить влагу его, питающую душу подобно неиссякаемому лесному ключу.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация