На этом, если можно так выразиться, официальная часть закончилась. Неофициальную устроил Бык. Он был почитателем армейских традиций. Раньше солдаты присягали дважды. Они клялись в верности народу Рима и сенату, а затем — своим товарищам по оружию. И если нарушить первую клятву считалось военным преступлением, то нарушение второй было самым настоящим бесчестием. Вот Бык и привел наш манипул к такой присяге, заставив поклясться друг другу, что мы никогда не покинем строй, не оставим товарища в беде и будем сражаться друг за друга до смерти. Клятва была древняя. Наши далекие предки произносили ее в кругу своих соратников накануне сражения. Слова ее были просты и суровы. Мне было даже немного не по себе, когда я произносил их… Да и никто равнодушным к этой клятве не остался.
После этого мы стали иначе смотреть друг на друга. Как ни крути, а теперь центурия была нашей семьей почти на всю оставшуюся жизнь. Нам предстояло долгие годы спать в одной палатке, есть из одного котла и умирать в одном строю. Такие вещи не понять сразу. Но в день присяги мы сделали первый шаг к тому, чтобы действительно стать собратьями по оружию. Не на словах… А в душе.
После этих торжеств опять потянулись серые армейские будни. Повстанцы нас не беспокоили, они тоже пережидали холода в своих укрепленных горных городах. Так что нам оставалось лишь ждать весны. О том, чтобы мы не скучали, заботилось командование.
Помимо постоянных маневров, которые проводились в любую погоду, и обычной работы по обслуживанию лагеря, мы занимались строительством. Чего мы только не строили. Дополнительные защитные сооружения на вероятных маршрутах следования противника, дороги для быстрого перебрасывания наших частей, рыли каналы, работали в каменоломнях и шахтах, даже храмы и те возводили. За всю предыдущую жизнь я столько земли не перекопал, сколько за ту зиму.
Если ты не в карауле и не в патруле, весь день будешь долбить киркой мерзлую землю. Если твоя когорта не отрабатывает строевые приемы, придется валить лес или ворочать тяжеленные камни. Мы ни минуты не могли посидеть спокойно. По лагерю можно было передвигаться только бегом. Если центурион увидит, что ты идешь не спеша, тут же найдет тебе занятие. Солдат всегда должен быть при деле. Чем меньше времени у него остается побыть наедине с собой, тем лучше. Пьянство, бесчинства, грабежи, бунты — все это занятия солдат, работы которым не нашлось.
Мало-помалу ребята свыклись с мыслью, что я их командир. Один раз Крыса попытался было высказать свое мнение по этому поводу, но я с ним не стал церемониться. Просто вывел из палатки и как следует отделал. Луций почему-то не вступился за приятеля. А без него Крыса был мне не опасен. После этого случая никаких вопросов ни у кого больше не возникало. Я командовал, ребята подчинялись. Луций, конечно, не смирился, хотя открыто выступать не отваживался. Пару раз я ловил его ненавидящий взгляд, но не стал обращать на это внимания. Пусть смотрит как хочет, лишь бы выполнял приказы.
Но служба службой, а я все-таки не забыл, зачем прибыл сюда. И как только все вошло в колею, приступил к поискам убийцы родителей. В лагере, как я уже говорил, разместились три легиона. Это был даже не лагерь, а небольшой город, разве что вместо домов — кожаные палатки. Правда, уже начали появляться и каменные строения: тюрьма, склад, арсенал и баня были отстроены совсем недавно, а сейчас строилось святилище. Так вот в этом городе жило около тридцати тысяч человек. Конечно, военный лагерь — это не простой город, найти человека здесь куда проще. Но все равно за один день не управишься. Тем более что я не мог задавать свои вопросы каждому встречному.
Приходилось быть очень осторожным. Мне вовсе не хотелось, чтобы до Вара дошли слухи, что его разыскивает какой-то легионер. Одни боги ведают, что он предпримет в этом случае… Да служба отнимала почти все время. Поэтому поиски затянулись. Я даже не знал точно, находится ли он в этом лагере. Одно дело, если он приписан к какому-нибудь легиону. Тогда шансы на то, что он здесь, увеличивались. А если он командует вспомогательным отрядом или кавалерией, подразделения которых постоянно находились в рейдах? Тогда я смогу гоняться за ним до окончания войны…
Но я не сдавался. И при каждом удобном случае заводил разговоры о всаднике по имени Оппий Вар, в надежде, что кто-нибудь о нем слышал.
Помнил я и о том старике, который чуть меня к праотцам не отправил своим видом и голосом. Но тут все было проще. В один из дней, когда нам дали наконец отдохнуть, я пошел к жрецам. Сначала со мной говорил совсем молодой помощник авгура. Такая же легионная зелень, как я. Так что толку от нашего разговора не было никакого. Парень никогда ни о чем похожем не слышал. Единственное, в чем он разбирался, — корме для цыплят и особенностях их помета.
— Ну, хорошо, — сказал я, когда он в десятый раз развел руками. — А с кем я могу поговорить? Кто может мне помочь?
Он начал тяжело вздыхать и чесать в затылке. Но я уже был достаточно хорошо знаком с лагерными правилами. Никто и ничего здесь не сделает для тебя просто так. Дураков нет. Хочешь что-то заполучить? Плати денежки. А уж жрецы в этом отношении перещеголяли всех. Центурионы по сравнению с ними были образцом бескорыстия. Думаю, и монетку изо рта покойника любой из них стащил бы, не задумываясь.
Пришлось заплатить. Парень, зажав в кулаке деньги, исчез среди палаток. Долго никто не появлялся, и я уже подумал, что меня попросту обманули. Но, к счастью, ошибся. Минут через тридцать, когда я уже окончательно замерз, ко мне подошел один из старших гаруспиков. Обычно жрецы такого ранга не снисходили до простых солдат. Но на этот раз то ли деньги сделали свое дело, то ли мой рассказ показался заслуживающим внимания.
— Пойдем со мной, — жрец махнул мне рукой.
Мы прошли в просторный шатер, где хранились всякие ритуальные принадлежности. В шатре никого не было, кроме двух рабов, которые с унылым видом смешивали чернила.
— Ну, рассказывай о своем видении, — сказал жрец, садясь в роскошное резное кресло, которое вполне могло сойти за трон.
Я слово в слово повторил все, что говорил младшему гадателю. Жрец слушал, закатив глаза к потолку и время от времени кивая. Вид у него был такой, будто он собирался гадать самому императору. Я решил, что денег он с меня за это попросит немало. Ну да не уходить же… Когда я закончил, он долго сидел в глубокомысленном молчании. Набивал цену.
— Это очень странное знамение, — начал он. — Никогда ни с чем подобным не сталкивался. Толкований может быть очень много, и я не знаю, какое из них верное… Сердце Леса, говоришь? Что это, по-твоему, может быть?
— Я пришел сюда как раз затем, чтобы выяснить это.
— Старик в длинном белом балахоне, да?
— Да. И с длиннющей бородой.
— Зеленые глаза?
— Глазницы. Да и вообще он весь зеленым светился.
Жрец принялся что-то бормотать себе под нос. Потом встал, ушел в глубь шатра и начал рыться в каких-то свитках. Время от времени оттуда доносилось его «странно, странно». Я уже пожалел, что пришел сюда. И денег лишился, и времени потратил кучу. Если меня вдруг хватится Бык и узнает, что я, вместо того чтобы заниматься делом, сижу у жрецов, мне придется солоно. Бык считал жрецов дармоедами и недолюбливал их. Он всегда говорил, что для победы не нужно хороших предзнаменований, нужны хорошие солдаты. В чем-то я был с ним согласен. Еще ни разу не видел жреца, предсказание которого сбылось. Хотя я вообще мало их видел, если честно.
