Замок, службы, сады были прочесаны сверху донизу Осушили пруд, рыбьи садки и крепостной ров. Предупредили сборщиков мусора, пообещали им вознаграждение в 1000 франков, если найдут утерянную драгоценность. Все напрасно. И вдруг в один прекрасный день к ограде замка является Брифо. Он ведет переговоры с привратником, со слугами, потом с самой Адриенной де Рибовиль, в конце концов согласившейся принять его наедине. Никто не узнает, о чем они говорили. Горничная только позднее расскажет, что, когда он вошел в благоухающий будуар графини, вслед за ней самой, одетой в воздушный пеньюар, можно было поклясться, что Брифо, как нарочно, казался еще грязнее и лохматей обычного. Она добавила, что беседа длилась три четверти часа и что Адриенна казалась заплаканной, когда Брифо с торжествующим видом вышел.
Серьги так и не нашли, и разразившаяся через несколько месяцев война способствовала тому, что вся эта история забылась. Замок сначала был реквизирован и превращен в военный госпиталь, затем пустовал до 1920 года, когда Адриенна умерла за границей, при темных обстоятельствах, вполне соответствовавших ее личности, и граф решил поселиться в нем вместе с дочерью Фабьенной, которой тогда было лет десять. Мало кого насторожило, однако, еще одно исчезновение, настолько скромное, что никто не сходился в дате, когда оно произошло, — исчезновение Бертрана Крошмора. Ему и правда нередко случалось пропадать на более или менее длительный срок, а потом внезапно появляться. И только после того, как из шести собак, живших у него в то время, четверо были неоднократно замечены в полях и лесах, лесничий все же заинтересовался и отправился с визитом на ферму. Постучавшись и не получив ответа, он высадил дверь. Все было пусто, только две оставшиеся собаки лежали в самодельных загонах мертвые, — видимо, от голода. Каким бы он ни был дикарем, зверей своих Крошмор любил. По собственной воле он бы собак не оставил.
Именно это дело — клубок таинственных дел — и припомнил Аллелуйя через четверть века в общем зале гостиницы «Крановщики», чтобы уличить своего давнего врага. Толпа бродяг, по которой пробегали волны шумного и противоречивого гомона, тут же смолкла, едва он обратил в сторону тряпичника свою морду старого льва с мертвыми глазами.
— Врешь, старьевщик! Ты тут, но ты не из наших. Вечно ты обтяпывал свои грязные делишки в одиночку, и горе тому, кто встанет тебе поперек дороги! Ты гребешь против течения, которое несет всех нас. Ты вылавливаешь, сдаешь в утиль, перевоспитываешь, говоришь, снимаешь грехи? А если мусорщику с тобой не по пути, так ему же хуже!
Морда обратилась вправо, потом влево.
— А теперь слушайте меня! Думаете, вы знаете папашу Брифо? Не знаете вы его! Я, слепой, вижу белый огонек, перламутровым огнем горит его левое ухо. Что это за бабская серьга на башке у старьевщика? Она означает смерть мусорщика! Слушайте же!
Он снова заговаривает, на этот раз в поразительной тишине, наведя свою маску на Брифо.
— На исходе того мартовского утра 1914 года ты являешься в замок. Тебе почти что пришлось брать его приступом, но на этот раз получилось — ты на месте! Рибовилиха вся белая и надушенная. А ты стоишь, черный, вонючий, потому что только закончил обход. Ты начинаешь в пять, в одиннадцать кончаешь, как часы. Ты наслаждаешься своей грязью, силой, хамством — перед этой женщиной, у которой сил нет от усталости и страха. Ты завалился в ее шелково-пуховое гнездышко. Ты вытаскиваешь свою грязную руку из кармана, и что же у тебя на пальце? Перламутровый огонек, жемчужная серьга. Рибовилиха кричит от радости и бросается на свое добро. Ты ее останавливаешь. «Не торопитесь, дамочка! Надо поговорить». Во-первых, не стоит обольщаться. Жемчужина у тебя только одна. Где другая? Ты понятия не имеешь! Что до награды, тебе она абсолютно не нужна. Что? Десять тысяч франков за жемчужину? Да вместе с сестрицей они стоят пятьсот тысяч! Ты свою находку меньше чем за сто тысяч не выпустишь из рук.
— Рибовилиха думает, что ты сошел с ума. Таких денег у нее нет. Ей их никогда не достать. Об этом ты догадывался. Но попробовать стоило. С женщинами мало ли чего можно ожидать! Она говорит: «Я прикажу вас арестовать!» Ты качаешь пальцем — нет-нет-нет, вот так, то ли шутишь, то ли издеваешься. Нет, нет, нет, потому что, дамочка, эту серьгу я, угадайте, где и когда нашел? Вы скажете: сегодня утром на помойке замка. Так вот нет! Позавчера я ее нашел, и на Майоврской свалке, понимаете, к чему я. Я не говорю, что она была в бачке с мусором Крошмора. Это уж и вправду было бы слишком. Только вот что странно, все же, первое, как она одна добралась до Майовры, и второе, почему вы ждали два дня и только потом заявили о пропаже? Так что вот: вы отдаете мне вторую серьгу, без которой моя гроша ломаного не стоит. А не то я отнесу свою находку в жандармерию и скажу, откуда она. Вот господин граф удивится, когда узнает, что позавчера вы провели полночи у этого дьявола Крошмора!
— Тут, Брифо, ты сделал крупную ставку. Поставил и проиграл! Потому что, конечно, вторая серьга могла быть у Адриенны. Тогда б она отдала ее тебе, чтобы купить твое молчание. На это ты и рассчитывал. А что, если предположить, что она в руках у Крошмора? Ай-яй-яй! Потому что Крошмор тебе не дамочка в слезах и в пеньюаре! Крепкий, сильный, злой парень этот Крошмор! Проиграл ты, старьевщик. И ты понял, что проиграл, когда Адриенна попросила у тебя сутки отсрочки. Пришлось согласиться! Ты удрал! Пропало дело. Хуже того, Крошмор пожалует к тебе с визитом. Скоро. Потому что Адриенна тут же к нему полетела и выложила ему всю историю. Крош-то уж точно не отдаст ей другую серьгу, чтоб она сделала тебе такой подарок! Сначала он поклялся всеми святыми, что ничего не находил. Это было вранье. А потом добавил, что способен не только заткнуть тебе глотку, но и выцарапать у тебя серьгу. А вот это была правда. Тут уж они, верно, еще разок переспали с Адриенной, но у него в голове было другое. Он думал, как поскорее взять тебя за глотку.
— Что потом случилось, — почем мне знать. Верно, вы встретились, каждый со своей серьгой. И тут между вами разыгралась нешуточная схватка. Одно я знаю — двадцать пять лет прошло, а ты все жив, ноги ходят, глаз видит, зато Крошмор исчез бесследно, вскоре после той истории с жемчугом. Ты, конечно, скажешь, жемчуг у него был, вот он и свалил, чтоб спокойно его сбыть. Неувязочка, старьевщик! Из-за собак неувязочка. Видишь, не довел ты дело до конца. После Крошмора надо было разделаться с собаками. Проваливай, Брифо, от тебя смертью воняет!
Брифо внезапно оказывается перед враждебно настроенной толпой. Но это сборщики мусора, отребье, он их презирает. Его успокаивает, что дверь близко, едва будет три шага, один прыжок — и он снаружи. Он смотрит на этих угрюмо ворчащих мужчин и женщин. Вспомнились ли ему псы Крошмора? Он чувствует: он здесь чужой. Вершитель судеб, искупитель, человек, идущий против течения, он — только посланец свыше, странник среди постояльцев помойки. Он хочет что-то сказать, но черная толпа ворчит все громче и яростней. Он пожимает плечами. Он делает шаг к отступлению. Но он игрок и к тому же презирает всех этих мокриц. Тогда его осеняет, и он делает провокационный жест. Он приподнимает свои длинные волосы слева так, что показывается ухо. И всем становится видно что-то белое, сверкающее перламутровым блеском сквозь грязь и космы. Он беззвучно хихикает, пятясь к двери. Ропот становится все враждебней, все яростней и прогоняет его…
