Но этого не произошло. Главный двигатель взорвался изнутри, словно самурай, совершающий харакири. Первым не выдержал палец третьего цилиндра. Закаленный круг металла толщиной с дерево лопнул как спичка. Огромный поршень размером с бочку устремился вверх, круша все на своем пути.
Пробив насквозь крышку цилиндров, поршень разметал в стороны трубы коллекторов, разломил две палубы и застрял только в кинозале. Оставшийся без поршня пятиметровый шатун одним ударом разрубил стенку цилиндра и разлетелся на три части.
Верхнюю часть нашли позже в подволоке одной из кают, среднюю вообще не удалось обнаружить, а нижняя часть продолжала вращаться на валу, разрезая все вокруг своей оси. Это была агония. Главный двигатель еще грохотал и продолжал вращаться, но осколки уже сделали свое дело.
С жутким грохотом оторвались еще два поршня – второй и пятый, коленвал заклинило, и тут же на «Рассвет» обрушилась оглушительная тишина. Судно, похожее на гигантского кашалота, с шумом осело в воду, и секунду спустя находившиеся на борту почти одновременно издали громкий протяжный вопль.
Назвать его можно было разве что истеричным криком радости. Не иначе.
Глава 26
По дороге в угол машинного отделения Костя успел оглянуться на дизель-генераторы. Всего их было три. Один работал, два находились в резерве. Где-то наверху должен был стоять четвертый – аварийный. С него и нужно было начинать. Но только после того, как заклинит главный двигатель.
Такую махину Костя пускал вразнос первый раз в жизни. Да и вообще, это был первый двигатель, который ему приходилось выводить из строя таким образом. Он, конечно, предполагал, что это должно быть нечто потрясающее, но действительность намного превзошла все его ожидания. Заскочив за цистерну, он увидел вконец перепуганную Серафиму. Ухватившись руками за трубы, она дрожала всем телом и с ужасом оглядывалась по сторонам.
Костя первым делом оторвал ее побелевшие пальцы от труб, а потом почти насильно уложил на палубу под цистерной. Появление Кудинова немного приободрило Серафиму, но ненадолго. Грохот в машинном отделении стоял жуткий и с каждой секундой все усиливался.
Но дело было не только в грохоте. Они находились как раз на уровне фундаментной рамы, которая и воспринимала все толчки обезумевшего главного двигателя. Вибрация корпуса и машинной палубы в углу была такой, как при землетрясении в шесть баллов.
Все это здорово давило на психику. Даже Косте. Он улегся под цистерной в метре от Серафимы и пытался выбросить из головы всякие глупые мысли. Получалось у него это слабо. Ощущение было такое, что еще немного – и корпус судна не выдержит, расколовшись пополам. А потом начали лопаться анкерные связи, и дело стало совсем худо.
Машинная палуба подпрыгивала как в лихорадке, и Костя раз за разом стукался головой о цистерну. Он уже и сам был не рад тому, что сделал, но исправить что-либо не представлялось возможным. Серафима испытывала те же ощущения, что и Костя. Но он был тренированным мужиком, а она – всего лишь слабой женщиной, способной иногда сочинять неплохие песни.
И в конце концов Серафима не выдержала. То есть даже не в конце, а в самом начале – в тот момент, когда главный двигатель начал разлетаться на части. Серафима вдруг вскочила и бросилась куда-то в сторону, перепрыгивая через трубы и насосы.
Услышать этого Костя, конечно, не услышал, но как-то почувствовал. Приподняв голову, он увидел удаляющуюся фигуру Серафимы и в первый момент просто обалдел. Ничего глупее придумать было нельзя. Главный двигатель уже начинал разваливаться, и осколки размером с журнальный столик с грохотом разлетались вокруг.
И в этот момент, вместо того чтобы лежать в укрытии и молить бога о спасении, Серафима куда-то побежала.
– Назад! Дура! – заорал Кудинов. – Назад!
Это было, конечно, глупо. Грохот в машине стоял такой, что Костя и сам себя не услышал. Сплюнув, он подался в сторону и рванул вслед за Серафимой. Погоня эта здорово напоминала бег с барьерами на сто десять метров. Только дистанция была покороче и ставки повыше.
На карту была поставлена жизнь, и Костя проявил себя во всей красе. Он преодолевал препятствие за препятствием и наверняка догнал бы Серафиму, но этому помешали форс-мажорные обстоятельства.
Следом за вторым и третьим оборвался поршень пятого цилиндра. Пробив крышку двигателя, он, наподобие запущенной с подводной лодки баллистической ракеты, стартовал вверх. Увесистый обломок крышки цилиндров размером с телевизор отбросило в сторону. Он устремился к борту и наверняка бы его пробил, но тут всем находившимся на «Рассвете» сильно повезло.
Обломок крышки цилиндров угодил в переплетение труб, здорово их помял и уже на излете отскочил в угол машинного отделения. Грохнулся он прямо на бак с питьевой водой. В соответствии с санитарными нормами этот бак должен быть установлен не на машинной палубе, а над ней – на специальной площадке обслуживания. Рядом с баком находились два небольших насоса и еще какой-то фильтр.
Нечего и говорить, что в момент падения крышки Серафима оказалась как раз под баком. Вернее, не под баком, а под площадкой обслуживания. Дела это, конечно, не меняло. Крышка по дуге грохнулась непосредственно на бак, бак сплющился и просел, стойки не выдержали удара, и площадка обслуживания рухнула прямо на Серафиму.
Кудинов вскрикнул раненым зверем и тут же бросился на палубу, прикрыв голову руками. Он матерился и орал, не слыша самого себя, а потом вдруг умолк, потому что в машине как-то разом наступила удивительная тишина.
Костя недоверчиво поднял голову и осмотрелся. Откуда-то валил дым, на палубу лилась вода, в воздухе летали огромные хлопья сажи из коллекторов. Машинное отделение было разбито и искорежено, но в общем и целом ситуация не выглядела апокалиптической. Судно не кренилось, не заваливалось набок и не вставало на киль.
Жить было можно, и Костя тут же метнулся вперед – посмотреть, что с Серафимой. Надежды у него, честно говоря, не было никакой. В куче искореженного металла, видневшейся под стенкой, уцелеть мог разве что муравей, да и то не очень большой.
В этот момент к Косте постепенно начал возвращаться слух. Сперва он услышал журчание воды из лопнувшего бака, потом – гул сепараторов и, наконец, гудение дизель-генератора. В машинном отделении на самом деле было не так уж и тихо, но по сравнению с грохотом главного двигателя все эти звуки казались невинным шепотом.
Около обрушившейся площадки обслуживания Костя остановился, сплюнул на палубу и прорычал:
– Ну, блядь, дура! А еще песни писала!..
Он, конечно, знал, что о покойниках полагается говорить или хорошо, или вообще никак, но услышать здесь брань бывшего подводного диверсанта все равно никто не мог, к тому же его страшно взбесила дурость Серафимы. На своем веку Костя видел много глупых смертей, но эта была чем-то особенным. И он добавил еще несколько фраз – ну уж совсем непечатных.
