— Ну, это уж преувеличение, дорогой Алкивиад. Но почему ты думаешь, что афинские мужи согласились на то, чтоб их жены явились в этот приют разврата и распутства?
— Потому что их заставил Перикл, конечно. Под властью этого человека Афины перестали быть оплотом демократии, а превратились в монархию. Он считает себя верховным владыкой. Его поведение стало авторитарным, будто этот человек взял за образец тирана Креонта из трагедии Софокла «Антигона».
— А совращенные женщины? Мы знаем, что случилось с ними?
— Их мужья, может быть, наказали их, как сочли необходимым. Нет причин тащить женщин сюда и выставлять перед мужчинами так, как это постаралась сделать Аспасия. Женщина должна сидеть дома, там ее место. И, наказав Аспасию за ее преступления, мы еще раз подтвердим это уложение. Афиняне, в наши дома должен вернуться порядок. Женщины Афин привыкли держаться подальше от куртизанок. Сейчас они будто пытаются подражать им — они стремятся посещать пиры, неумеренно пить вино, распутничать.
— Благодарю за такое красноречивое выступление, Алкивиад, — сказал Гермипп. — То, что ты заявил, правда. Порядок в Афинах перевернут с ног на голову.
Он обернулся к жюри:
— Вынеся приговор виновным, сограждане, мы сумеем избавить наш город не только от Аспасии, но и от ее влияния, которое, как мы видим, оказалось тлетворным для наших женщин. Если Аспасия намерена вести себя подобно хозяйке борделя, пусть она делает это как положено, на законном основании. Мы пригласили на слушания членов Совета десяти, и если этой женщине будет вынесен обвинительный приговор, то Совет подвергнет ее соответствующему штрафу, после чего ей придется платить налог, который обязаны вносить все содержательницы борделей.
Я не хотела оборачиваться и смотреть на судей, но слышала, как они переговариваются. Мне казалось, что Гермипп всего лишь пытается меня унизить, обзывая «содержательницей борделя», как бы он сделал в какой-нибудь из своих пьес, если б ввел меня в качестве персонажа. Но по тем словам, которые до меня доносились со стороны жюри, оно отнеслось к его предложению серьезно.
— И правда. Если женщина хочет хозяйничать в публичном доме, пусть ее!
Я услышала это восклицание от мужчины позади и не могла поверить своим ушам, когда до моего слуха донеслись выкрики, выражающие согласие с ним.
— Кто может догадаться, что произойдет, если гнев овладеет Афиной, богиней-девственницей, хранительницей женской чести и набожности? Какие несчастья сулят нашему городу действия Аспасии? — продолжал Гермипп. — Позировала ли Аспасия скульптору, желая нанести оскорбление богине, или она не имела такого намерения — не имеет значения. Факт в том, что лицо проститутки запечатлено в облике статуи богини нашего города. Факт в том, что респектабельных женщин вовлекли в дом Перикла, где они участвовали в разнузданных оргиях. Только обвинительным приговором и наказанием виновной мы можем утишить гнев богини Афины. Проголосовать за наказание Аспасии — значит проголосовать за спасение Афин.
Речь Гермиппа вызвала бурные овации со стороны жюри. Волна негодования публики, направленная против меня, была велика. Я подумала, что мне даже могут вообще не предоставить возможности выступить в свою защиту. А если все-таки предоставят, то не окажется ли под угрозой моя жизнь?
Я бросила взгляд на Перикла и увидела, что он сохраняет полную невозмутимость. Его хладнокровие, обычно сообщавшее мне спокойствие, в этот раз вселило тревогу. Разве может он оставаться спокойным, понимая, как серьезны обвинения против меня и какое одобрение они получают со стороны судей? Дает ли он себе отчет в том, к каким последствиям они могут привести? Мне не хотелось поддаваться страхам в такой момент, когда мне нужно встать и перед лицом тысяч мужчин выступать в собственную защиту, но вдруг мне пришло в голову, что, возможно, Перикла убедила тяжесть обвинений и они настроили его против меня. Не было бы ему легче исполнять свои обязанности главы города, если б его женой была почтенная афинянка, которая безвыходно проводила бы все дни в доме, а не такая любовница, как я, мишень всеобщей критики? Кажется, он до смерти устал защищать меня, тем более что у него есть так много более важных занятий.
Настало время выступать мне в свою защиту. Я встала и положила руку на живот, обращая внимание на то, что беременна. Я не собиралась упускать шанс вызвать к себе симпатии и сочувствие, подчеркнув, что беременную женщину подвергают таким ужасным испытаниям.
— Не в первый раз на этой сцене ты представляешь плоды своего собственного воображения, Гермипп, — начала я. — Но тебе не следует беспокоиться об успехе. Всякий восхищается твоими выдумками, и нынешний день не исключение.
Я обвела взглядом ряды зрителей. Театр этот, как говорили, вмещает пятнадцать тысяч зрителей, и сегодня он был полон не меньше чем наполовину. Я не была актером, обученным декламации и ораторскому искусству, и могла только надеяться, что мой голос будет услышан и на задних скамьях. Также я не собиралась надрываться и вопить, как делал Алкивиад, и поэтому нуждалась в другой тактике, чтобы привлечь внимание зала.
— Я мысленно составила перечень обвинений, выдвинутых против меня сегодня здесь, и многие из них не имеют ничего общего с теми, которые были представлены суду прежде. Но я попытаюсь ответить на каждое из них и тем положить конец смешным слухам обо мне.
Что касается нелепой идеи, что я разожгла пожар войны между Самосом и Афинами, на ней я даже не стану останавливаться. В любом случае это обвинение не может быть доказано и оно не фигурирует среди предъявленных к сегодняшнему суду. Никому не известны мысли Перикла. Может быть, он и отправился воевать с Самосом из-за меня. Ты считаешь, что развязать войну из-за женщины аморально, но тебе придется признать, что это не незаконно. Стоит тебе отправиться туда, где афинские законы записаны, чтобы каждый мог прочесть их, и ты убедишься в этом сам. Ни в одном из них не сказано, что вести войну по приказу женщины является преступлением.
До моего слуха донеслись смешки со стороны судей, и должна признаться, что мне доставило большое удовлетворение высмеять комического поэта.
— Хороший обвинитель обязан придерживаться фактов. Тут станет очень жарко, и слушатели омоются потом к тому времени, когда мы закончим. И я хочу, чтоб свидетели, приглашенные тобой, учли это. Иначе каждому сегодня придется принимать ванну дважды.
Новый взрыв смеха.
— Мы сегодня слышали много разговоров о природном порядке вещей. Поэтому я спрашиваю вас, афиняне, ведь вы так любите ваши законы, записано ли на какой-нибудь из стел на Агоре, что женщина не должна нарушать природного порядка? И является ли природным порядком записанное вами на стелах Агоры? Афинский закон, касающийся женщин и природного порядка, чем бы этот последний ни являлся, должен быть разъяснен и уточнен прежде, чем вы станете меня судить за его нарушение.
Меня обвиняют в безбожии и — о, это так глупо звучит, что мне даже стыдно повторять это слово, — в сводничестве. Чтоб освежить память моих почтенных судей, я зачитаю закон, касающийся безбожия.
