– Ну, горящая лава дошла до какого-то определенного места и, в конце концов, остановилась, как ей это и полагается. Что же здесь чудесного?
– Да, но кто её остановил? – парировали мучители ма енького миссионера.
– Подумаешь! – не сдавался Эбнер. – Какая-то женщина стоит у границы остывающей лавы, которая вот-вот остановится, и вы считаете это чудом! презрительно хмыкал он.
– Да, а вы только подумайте, что могло бы произойти, если бы Ноелани не приехала? – логично возражали сторонники Алии Нуи.
Прошло несколько недель, и Эбнер нехотя поплелся за консультацией к Джону Уипплу. Молодой ученый сразу приободрил старого приятеля:
– Когда внутреннее давление в вулкане становится достаточно мощным, он начинает извергаться. И только от внутренних сил в самой земле зависит, сколько времени и с какой энергией будет продолжаться выплеск лавы наружу и её про движение вниз по горным склонам. Если лавы много, тогда она дойдет до океана. Если нет, значит, остановится где-ни будь на пути к воде.
– И эти вещи давно известны? – воспрянул духом Эбнер.
– Об этом знает каждый мало-мальски образованный человек, – пожал плечами Уиппл. – Ты только посмотри на Ланаи. Любому ясно, что когда-то это был действующий вулкан. Или взгляни хотя бы на наш Мауи. Когда-то здесь, по всей вероятности, было даже два вулкана, но постепенно они объединились в одну гору. Я бы даже высказал предположение, что когда-то очень давно все эти крохотные острова, которые мы видим с нашего пирса, были большим единым островом.
– Как это может быть? – недоверчиво спросил Эбнер.
– Либо острова погрузились в океан, либо сам уровень моря повысился. В данном случае подходит любое объяснение.
Но величие и серьезность такой концепции были недоступны Эбнеру, и он отступил:
– Это невозможно. Мы же хороню знаем о том, что мир был создан за четыре тысячи и четыре года до рождения Христова, и нигде нет никаких указаний на то, что острова могли опускаться в воду или, наоборот, подниматься из неё. – Эбнер наотрез отказался принять версию Джона, которая показалась ему отталкивающей и недопустимой.
Уиппл хотел задать Эбнеру пару вопросов касательно Великого Потопа, но сразу же передумал, поэтому ограничился замечанием:
– Эбнер, зачем тебе понадобилось выставлять себя в таком отвратительном свете, когда Кеоки и Ноелани поженились? Тогда ты утратил значительную часть своего влияния.
– Это же было омерзительно, неестественно и грязно! – разбушевался миссионер.
– Я сам долго размышлял над этим событием, – признался Уиппл. – Ну, и что же тут такого ужасного? Нет, только не на до мне цитировать Библию. Ты лучше скажи своими словами.
– Это отвратительно и неестественно, – повторил Хейл. Он до сих пор испытывал душевную боль, вспоминая о том, что успели натворить эти двое его самых любимых гавайцев.
– Нет, ты объясни мне, что же тут такого омерзительного, – не отступал доктор.
– В любом цивилизованном обществе… – начал было Эбнер, но его товарищ потерял всякое терпение и резко заявил:
– Черт бы тебя побрал, Эбнер! Всякий раз, когда ты начина ешь свой ответ с этих слов, я уже заранее знаю, что ничего умного дальше не последует. Два самых цивилизованных общества, известных нам, были Древний Египет и империя инков. Так вот, ни одному египетскому правителю не разрешалось жениться ни на ком, кроме как на собственной сестре. Мало того, мне помнится, что у инков были заведены точно такие же по рядки. И оба этих общества процветали. А в общем-то, – продолжал Уиппл, – с научной точки зрения, эта система не так уж и плоха. То есть если необходимо безжалостно уничтожить новорожденных, обладающих явно выраженными дефектами, то вполне очевидно, что и египтяне, и инки, и гавайцы действо вали без колебаний. Но ты посмотри сам: неужели тебе встречалась ещё более красивая группа людей, чем местные алии?
Эбнер почувствовал, что сейчас ему станет совсем плохо, но прежде чем он успел что-либо возразить доктору, тот все же опередил своего приятеля и сказал:
– Ноелани попросила меня присутствовать при родах.
– Надеюсь, что ты осудил её и отказался, – уверенно произнес Эбнер.
– Ничего подобного! Не каждому врачу за всю его практику предоставляется такой интересный случай, – пояснил Уиппл.
– И ты согласился стать соучастником в таком страшном грехе? – Эбнер окаменел от одной мысли, что доктор действительно не отказал Ноелани.
– Естественно, – улыбнулся Джон, и мужчины возвратились от пирса в молчании. Однако как только Эбнер пришел домой, он сразу же отослал детей погулять в огороженной стеной сад, а сам шепотом сообщил жене о том, что доктор Уиппл будет принимать роды у Ноелани. Но к его величайшему удивлению, Иеруша заметила:
– Ну, разумеется. Эта девушка заслуживает максимум внимания. Она, наверное, вдвойне волнуется за судьбу малыша.
– Но как посмел пойти на это Джон Уиппл, преданный христианин!
– В данном случае самое главное – то, что он доктор. Как ты думаешь, неужели я не волновалась при каждых родах, сознавая, что единственный, кто будет присутствовать и помогать мне в этом деле – неопытный мужчина, не имеющий медицинского образования?
– Неужели тебе было так страшно? – удивился Эбнер.
– Поначалу – даже очень, – призналась Иеруша. – Правда, моя искренняя и глубокая любовь к тебе помогла справиться с этими страхами. Но, даже учитывая все это, я очень рада, что брат Джон поможет Ноелани.
Эбнер начал что-то напыщенно вещать, но Иеруша за эти месяцы его сплошных неудач уже наслушалась столько, что сейчас решительно произнесла:
– Мой дорогой, любимый супруг! Я думаю, что ты дела ешь из себя абсолютного тупицу.
– Что ты хочешь этим сказать? – от возмущения Эбнер чуть не задохнулся. Он встал со стула и в волнении прошелся к двери.
– Ты постоянно ищешь, с кем бы тебе сразиться. Ты уже пробовал противостоять кахунам, Келоло, потом Кеоки и Ноелани, а теперь готов схватиться даже с доктором Уипплом. В церкви в твоих речах я не слышу ни капли доброжелательности. Ты ведешь себя так, словно ненавидишь Лахайну и все, что к ней относится. Ты даже стал отдаляться от собственных детей. Знаешь, что сказал мне Михей? "Папа не учил меня ивриту вот уже два месяца".
– Мне пришлось пережить слишком много серьезных испытаний, – признался Эбнер.
– Я понимаю, что тебе пришлось нелегко, – нежно произнесла Иеруша, вновь усаживая раздраженного священника на один из подаренных китобоями стульев. – Но если мы здесь, как я считаю, участвуем в великой битве между стары ми богами и новым… – Она увидела, что такая постановка во проса пришлась мужу не по душе, и быстро изменила трактовку: – Я хотела сказать, между языческими путями и дорогой Господа, тогда мы должны использовать даже самые незначительные свои ресурсы. Когда старое, кажется, начинает вновь отвоевывать у нас острова, мы должны сразиться с ним при помощи…
